Роман Коробенков - Прыгун

Рядом со мной скромно высился белый бумажный пакет с острыми углами, сунув туда руку, я извлек в предметный мир короткие белые шорты, невесомую майку, мягкие сланцы и большие черные очки. Тело выпало из душного салона, песок под ногами был белым и глубоким. Следов моих спутников нигде не проступало.

Тяжелая здесь, точно броня, больничная пижама отлетела в сторону. Я облачился во все новое, в кармане нашлись пачка сигарет и несколько купюр незнакомых денег.

Очки воцарились на носу, чуть убавив остроту солнца, сланцы понесли меня прочь от машины в сторону воды.

По пути встретились смуглые люди с огромными улыбками и узкими глазами, которые дружелюбно сказали мне что-то, чего я не понял, но в ответ улыбнулся.

Местные краски отличались мультипликационностью, подобных пестрых гамм я не встречал в своей более строгой цветовой действительности. Небо казалось невероятно глубоким, в нем торжественно замерли нарядной пушистости гигантские облака, походившие на абстрактные скульптуры сложных тематик. Горячий воздух словно висел в пространстве, лениво коптясь и посапывая. Вселенское безмолвие воссоединило в гармонии сотни свойств, которыми можно описать реальность.

Возле воды, что флегматично щекотала берег, я нашел Ура и Ита. Оба, неожиданно толстые, в полосатых трусах, валялись каждый на своем полотенце, а на головах их восседали белые панамы.

Они почувствовали мой взгляд, синхронно приподнялись на локтях и вперились в меня невозмутимыми взглядами сквозь большие солнцезащитные очки.

— Намажься маслом, — подал голос Ит и бросил в меня плоским коричневым флаконом. — Местное солнце съест твою кожу быстрее, чем ты влюбишься в этот край…

— А где мы? — Я поймал флакон и выдавил на ладонь прозрачное масло.

— На другой планете, — усмехнулся Ур. — Хороший выбор.

«…в этом месте глагол «любить» имеет свой постоянный насыщенный смысл...»

— Надеюсь, мы задержимся тут. — Ит улегся на полотенце, раскидав конечности. — Здешние очень легких нравов, они любят пришельцев, всегда им рады. Тут все стоит сущую мелочь, всегда тепло и солнечно. Сплошная экзотика.

— А какие тут женщины. — перебил его Ур. — Их очень много, они обожают пришельцев и способны заставить тебя забыть обо всем на свете.

— Кстати! — всполошился Ит. — Я тоже совершенно забыл.

Он перетряс свою одежду и подал мне блеклый клочок бумаги. В местных красках скучный цвет смотрелся чужеродно, таковым был и по существу.

Так выглядела телеграмма, она содержала короткую фразу:

«...я люблю тебя…»

Дата оказалась месячной давности, подписи не нашлось, но сомневаться в авторстве не приходилось.

— Почему только сейчас? — поднял я глаза на невозмутимого Ита, пекущегося на солнце.

— Тут эти слова не значат ничего, по крайней мере для тебя и сейчас, — пожал тот плечами. — Там ты бы всполошился, начал думать и делать глупости.

«...так как это любимое твое занятие...»

— Я всегда удивлялся, какое значение имеет для людей эта фраза, — сказал Ур. — Код для достижения определенных целей.

— Отмычка к чужой голове, — подтвердил его напарник.

«...я бы даже сказал — хобби...»

— Гипнотические свойства для любого разума несут в себе эти три слова. И даже частота произношения ослабляет их силу незначительно.

Я удивился разговорчивости моих спутников.

Планета оказалась действительно веселой.

Стемнело, и мы убрались с пляжа ближе к людям. К тому времени кожа нашей троицы потемнела, плечи возбужденно пульсировали.

Пески сменились светлого цвета землей, местами тянулась к небу совсем короткая травка, занимающая целые пространства, разбавленная нередкими каменистыми нагромождениями диковинных форм и размеров. Вскоре все чаще стал попадаться асфальт, кустистость подле него выглядела более беспорядочной.

Стоило «Волге» вползти в одну из горящих огнями улочек, как дальше ехать стало невозможно. Улица представляла собой изобилие питейных заведений, из которых за ненадобностью убрали двери, затем, подумав, убрали и стену, где эта дверь предполагалась крепиться. Шумная массовость жила бурной жизнью, каждый приют странника окатывал мимо идущих своей музыкой, цветным мерцанием вывесок, особым видом.

Подобная открытость олицетворяла изнанку ночной динамики, людей прогуливалось множество — и местного вида, и нам подобного.

Женское изобилие поражало глаз и чувство. Одетые в цветные минималистские одежды, смуглые низкорослые инопланетянки что-то кричали на незнакомом языке вперемешку с подобием английского. Заведения имели при себе армии женщин с огромными улыбками и тяжелыми копнами волос, каждая пыталась привлечь внимание жестами и криками.

Где-то просто пили и гуляли, где-то танцевали на улице или под навесом очередного бара. Атмосфера пенилась добродушным весельем, гримасы счастья непроизвольно выплескивались на лица.

По заданным траекториям рисовали прямые своих целей крохотные ящерки. Они сновали повсюду, и моему затуманенному мозгу виделся их особый смысл, заключавшийся в соединении кусков реальности методой их скоростных перемещений в любом направлении. И вертикальное, и горизонтальное движение юрких тел будто сшивало кадры действительности в протяженную цепь. Они не поддавались поимке, зато их можно было фотографировать.

— Я люблю эту планету! — вопил уже пьяный Ит, на шее которого повисли две местные девушки.

Мы с Уром вели себя потише, но всеобщее опьянение жило своей массовой жизнью, поражая человеческую душу желаниями, чьим фундаментом становились покой и радость.

В руки без спроса забрались высокие коктейли, начиненные незнакомыми фруктами, дым кальянов вскружил наши головы, а общество наше разрослось, вместив в себя миниатюрное женское трио. Девушки лопотали без перерыва, гладя нас темными ладошками по рукам и ногам, аккуратно мостя свои смешные лица на наших плечах.

«.. концентрированные залежи любви…»

Кратковременным привалом стал длинный узкий переулок, выкрашенный в неоновые цвета, где пространной армией простирались далеко вперед высокие трехногие табуретки. Барной стойкой служило отсутствие одной из стен, вместо которой подрагивали от музыки деревянные нагромождения, полные войск другого рода, а именно — бутылочного. Напротив и совсем рядом высилась стена серого кирпича, полная забавных, словно детских, рисунков. Вдоль стены двигались и шумели красочные человеческие фигуры, это опять предлагалось к общению многочисленное женское сообщество. Там же висели тяжелые прямоугольные колонки, стреляющие в толпу разрывными снарядами электронной музыки. Кое-где хищно вились металлические клубки с горящими на конце каждой нити крохотными пулевидными лампочками. Огромная вывеска подпрыгивала на цепях прямо над головами схлестывающихся потоков, текущих с двух сторон, и ярко-красно сообщала: Boom Boom Bar.