Владимир Прудков - В золотой долине

Лечили в той больнице, в которой Мишка стажировался на медбрата. А выписали в последний день апреля. Стояла теплынь, как летом. Не заходя домой, отправился на работу. Но в КБО сообщили, что его уволили за прогулы.

— Я болел, — пытался оправдаться он перед Тамарой.

Но она теперь держалась с ним строго, и кофточка на ней была непрозрачной. «Наверно не в поиске, — догадался он. — Нашла уже себе молодца».

— Где ты пропадал, что делал, нам неизвестно. Больничного листка не предоставил.

— Вот вам больничный лист, — он протянул ей справку, выданную в больнице.

Тамара Викторовна просмотрела и вернула.

— Этот документ открыт после дня вашего увольнения, — холодно, переходя на «вы», заключила она.

— Эх, дал маху, — с огорчением признал он свою ошибку. — Мне, прежде чем к вам зайти, надо было в домашней лаборатории дату подкорректировать. Но расчет-то я могу получить?

Получил. И пошел восвояси. Нельзя сказать, что очень расстроился. Больше разочаровался суммой расчетных. Слишком мало, бизнесом не займешься. Какое там! Даже не хватит, чтобы с шиком явиться к девушке в зеленой футболке, одарить ее цветами и угостить французским шампанским.

На улице стояла теплынь, легкий ветерок щекотал лицо. Жизнь продолжается. От воспаления легких излечился; удушающий кашель больше не беспокоит. И в кармане — не так чтобы очень, но и не пусто. Зашел в открывшуюся забегаловку летнего типа, взял стакан вина и поздравил себя: «С возвращеньицем в жизнь, Мигуэль!» После бледно-серых стен больницы мир казался насыщенно-цветным. Потянуло на улицу, на солнечный простор и свободу, не ограниченную никакими «концепьсиями».

Липы на аллее, ведущей к парку, пустили листочки. Манил стадион, где Мишка раньше играл в футбол и подавал большие надежды. По крайней мере, у покойного тренера был любимцем. «У тебя все данные, — помнится, настраивал тренер. — Габариты и физика, как у Пеле. Напор и одержимость, как у Марадоны. Биография, как у Эдика Стрельцова».

Сейчас Мишка мысленно поблагодарил покойника: «Спасибо, Гоша, за добрые пожелания. Пусть тебя в райских кущах вовремя похмеляют».

Ностальгия подхватила его, будто щенка за шиворот, и потащила на стадион. Центральный вход настежь открыт, сторожей давно сократили. Какой-то белобрысый мальчуган, очень похожий на того, который хотел «уплыть» в океан, пас на зазеленевшем футбольном поле козу. Мишка хотел подойти к нему, но тут его внимание привлекла кучка парней, сидящих на трибуне кружком. «Э, кажись, пацаны открыли летний сезон». Его тоже приметили и позвали, определив, что свой. Он подошел к ним. Резались «в очко». Посередке серенькая кепка — банк. Кто-то назвал по имени: «Мишка, проверь масть».

Масть радовала. Он сорвал банк и сам стал банковать. Однако тут азарт и прошел. Недобро пацаны глядят, не рады его успехам, пора и раскланяться. Вспомнил также, что дома мама ждет. Еще ее надо порадовать: жив-здоров он, цел и невредим.

— Объявляю стук!

Прошелся по кругу, шесть раз удачно. Примолкли все, насупились, теперь уже смотрят совсем враждебно. Седьмым, последним, был приблатненный парень — «урка с мыльного завода». Загасил сигарету, посмотрел вприщурку, сплюнул через зубы:

— Банк!

Эх, лучше б проиграть. Но, видно, встал с правой ноги: везло, как утопленнику. Урка с мыльного, после дамы и восьмерки, потребовал третью карту. Выпал пиковый туз. «Мыльный» пошел красными пятнами от гнева, выпучил глаза и выплюнул быстро надуманное обвинение:

— Подрезал!

Запахло жареным. Драться Мишка умел и не боялся. Один на один — с любым. С детских лет научился бесстрашию в противостоянии. Но семеро… Или остальные, кроме урки, будут соблюдать нейтралитет?.. Был вариант сказать им: «Пацаны, я пошутил. Заберите ваши кровно нажитые вместе с моими, задарма полученными». Ну, нет! Не на того нарвались…

Лишь вечером явился домой. Живым, но не таким уж целым и невредимым. До крыльца его сопровождал малец, который пас козу. Правда, Мишка так и не узнал, его ли он отговорил от плавания в океан. Он с трудом шел, опираясь на паренька, а коза следовала за ними и недоуменно блеяла.

— Вот и я, мама, — с трудом выговорил, глянул кровавыми глазами и почти не различил ошеломленную мать. — Встречай. Вылечили меня и выписали.

— Да что ж это такое, господи? — запричитала она.

Хотела вызвать скорую.

— Не надо. Отлежусь, — прошепелявил он разбитыми губами.

Она стала обтирать его лицо мокрым полотенцем и, прикасаясь к ранам, страдальчески морщилась, как будто сама ощущала острую боль.

Ласковый месяц май. Солнце заглядывает в окошко. На одинокой рябине, увековеченной Мишкой на акварели, прыгают с ветки на ветку вездесущие воробьи. В хате все прибрано стараниями матери. На кухонном столе — тарелка с крашеными яйцами. Золотистые, синие, зеленые, всякие. Три освященные в церкви кулича.

Мать появилась; рада, что сын поднялся на ноги.

— Христос воскрес!

— И я вместе с ним, — охотно откликнулся он.

В этот день воскрес человек и стал богом. Почему б не порадоваться такому благополучному исходу?.. Мать угостила кагором, своим любимым вином. Потом гости заходили — соседи и соседки, родственники.

А девятого мая — опять праздник. К обеду явился Сашок, пропавший надолго. Мишка поднялся, присел на кровать. Выглядел он уже вполне неплохо, только отцветали синяки под глазами.

— Что за информация на твоем табле появилась? — поинтересовался гость.

— Да так, — Мигуэль осторожно коснулся затылка, на котором тоже была рана. — Последствия битвы на футбольном поле.

Стали соображать. Сашок пожаловался, что он «по нулям». Тут у Мишки, сама собой, прошмыгнула мысль, что дружок только тогда вспоминает о нем, когда остается без копейки.

— Между прочим, про тебя опять Изабелка спрашивала, — сообщил гость.

— Какая Изабелка? Все та же?

— Ну да, твоя. Чистотелова или как там ее. Говорит, ты так и не выполнил обещания. На дискотеку, что ли, обещал ее сводить. Она на тебя крепко запала.

— Ой, да она так сильно кричит, — припомнил Мишка. — А я предпочитаю женщин тихих, безмолвных, похожих на мадонну Литту. Знаешь такую?

— Нет. Но ты уши себе ватой заткни! — Сашок воодушевился, родив такую идею, но тут же скис. — Только вот Света нас на порог не пустит без цветов и шампанского. Тем более, в праздник.

— «Миллион алых роз»?.. Но, увы, мне нечего пока продавать. Я так и не написал ни одной конъюнктурной картины. А на того бровастого, что у нас на кухне, никто не позарится.

На кухне мать гремела кастрюлями. По радио пели песни. Благодушный баритон Льва Лещенко уверял, что этот день порохом пропах. Мишка нахмурил брови, сцепил руки, а на его лице появилось то выражение, с которым человек решает: или сейчас или никогда. Сашок приметил и спросил: