Владимир Прудков - В золотой долине

— А галстук-то у тебя в горошек, джентльмен, — улыбнулась она. — И плащ в подмышках жмет.

— О вкусах не спорят, — вывернулся он.

Вообще-то обаянием Мигуэль де Сааведра обладал и теперь улыбчиво смотрел ей в подведенные глаза, про бюст только подразумевая. Тамара уступила, как уступали ему многие женщины.

— Ладно, возьмем с недельным испытательным сроком, — возвращая предъявленные «корочки» сварщика, решила она.

— А кем?

— Пока разнорабочим, а там видно будет.

— Может, аванс выпишете?

Не выписали, и домой он вернулся пешком. Там на него напустилась мать.

— Ишь, олигатор нашелся! — смешивая два понятия, заругалась она. — На таксях он, видите ли, разъезжает. А мне у соседей пришлось занимать, чтобы расплатиться.

На другой день уже с метлой в руках, и опять же в костюме и при галстуке, как истый джентльмен, Мишка подметал внутренний двор мастерских. Навыки работы в приезжем цирке пригодились. Однако спецодежду пока не выдали, жмоты. А погода продолжала портиться. Откуда-то с Севера, наверно, с Якутии, куда его хотел отправить брат, подул резкий, холодный ветер. Сорокин закурил, поежился и, вспомнив про встречу с Герой, досадливо подумал: «Ну, не дурак ли я? От дармового пуховика отказался».

Ветер завыл особенно злобно, и он выплюнул окурок вместе с мыслями. «Ладно, переживем!» На следующий день, переступив через заявленные принципы, вышел на работу не в костюме и галстуке, а в драном свитере и когда-то принадлежавшем брату Петру армейском бушлате.

Зима, слава богу, прошла без приключений. Кабы Серафим Иванович вновь приехал, то, небось, сильно удивился. Сын, следуя его совету, сделал попытку приобщиться к «багажу, накопленному человечеством». Мишка в кои-то веки посетил библиотеку при Дворце Культуры. Он хладнокровно миновал бильярдную, из которой соблазнительно доносились перестуки шаров, прошел в дальнее, глухое крыло, куда редко кто забредал, поднялся на второй этаж и попал собственно в библиотеку. Две сотрудницы, скучавшие без дела, встретили его приветливо. Обе уже успели испортить зрение и носили очки.

— Что вы хотели? — спросила та, которая помоложе, в светлом платьице с короткими рукавами.

— Я юриспрюденцией интересуюсь, — разъяснил он, стащив с головы вязаную шапчонку.

— Юриспруденцией, — поправила его вторая библиотекарша, постарше, в платье с длинными рукавами.

— Знаю, — кивнул он. — Но мне такой прононс больше нравится. Вы уж не будьте так строги к моим заскокам.

Они пообещали подобрать литературу, но прежде попросили записаться и получить читательский билет.

— Нет, давайте обойдемся без бюрократических проволочек, — пытался отказаться он.

— Но это же нетрудно, — уговаривали его сотрудницы. — Мы мигом все оформим.

— А оно мне надо?

— Хорошо, раскроем свои карты, — переглянувшись с молодой, сказала старшая. — Вам, может, не надо, но у вас есть возможность без особых усилий сделать для нас доброе дело.

Они поведали, что в библиотеку мало кто ходит, и ее собираются закрыть, а им, бессменным сотрудницам, грозит сокращение. И каждый новый читатель для них — шанс на спасение.

— А, ну тогда ладно, — согласился он.

Отчего же, без особых усилий ни сделать доброе дело? Вот только и на этот раз никаких документов у него с собой не оказалось. Библиотекарши всему поверили на слово. Конечно, можно было, на всякий случай, насочинять что-нибудь правдоподобное, но в ответ на их доверие и он доверчиво выложил свои паспортные данные. И, может, впервые в жизни без оглядки и сожаления назвался так, как задумал отец:

— Пишите: Мигуэль де Сааведра Сорокин.

Женщины переглянулись: правде-то они и не поверили. Пришлось пускаться в дополнительные разъяснения, рассказывать о Серафиме Ивановиче с его причудами. Тогда библиотекари поняли и приняли. И следом наперебой, меняя друг дружку, прочитали целую лекцию о том, кто ж это был — Мигуэль де Сааведра, по фамилии Сервантес. Младшая, Лидия, даже поведала занимательную историю о Достоевском. Якобы, когда «великому русскому романисту» предложили выбрать, какую книгу он возьмет с собой в космическое путешествие, то Федор Михайлович, не колеблясь, назвал «Дон Кихота».

— Так ясное дело, — кивнул Мишка. — В те далекие годы фильма «Белое солнце пустыни» еще не сняли. А так бы Федор Михалыч, как и наши космонавты, предпочел бы взять с собой не Дон-Кихота, а это кино про красноармейца Сухова.

Библиотекарши засмеялись. Настроение у них изменилось к лучшему, они напрочь забыли, что им грозит сокращение. Они принесли ему кипу книг по юриспруденции. Мишка с умным видом полистал их, выбрал пару фолиантов и попросил, чтобы разрешили взять с собой.

Где-то через неделю он проходил мимо кинотеатра «ША ТЕР». Третья буква (Х) в названии давно не светилась, и кое-кто в этом видел хулиганский умысел. Но были и такие, которые утверждали, что это работа провидения. В кино мало кто ходил. И теперь здесь разместилось еще несколько конкурентоспособных культурно-развлекательных заведений, в том числе пивбар. А у входа — можно сказать, на паперти сего заведения — часто дежурила компания Стефаныча в обычном составе. Бомжи не пропустили Мишку мимо и попросили взять по кружке пива.

— Лады, — согласился Сорокин. — Только прежде давайте сделаем одно доброе дело.

Он повел их в библиотеку. Женщины с изумлением смотрели на ввалившуюся компанию.

— Новые читатели, — пояснил Мишка. — Я не желаю, чтобы наш рассадник культуры закрылся.

Он громко объявил — для Оксаны Петровны. Лидочке же шепнул на ушко куда проще: «Не хочу, чтобы ты осталась без работы».

От новых книгочеев специфически пахло, на полу оставались следы от обуви, но библиотекарши обрадовались: «Нашего полку прибыло!» Правда, опять возникла проблемка с документами. У них на семерых имелось два паспорта и те без прописки. Ну, кроме того, у бывшего землепашца Охлябина сохранилось удостоверение «механизатора», у бывшего шахтера Стаканова членский билет Красного Креста и Полумесяца, а у Дерсу Узала вообще никаких бумаг не имел, да он и читать не мог.

— Эх, мальчики, — вздохнула Оксана Петровна. — Вы натуральные «мертвые души». Конечно, Николай Васильевич на небесах удовлетворенно потирает руки, но нам-то как быть? Вы сможете, в случае чего, подтвердить, что существуете на самом деле?

Бомжи повернулись к своему теоретику. Сможет ли, он подтвердить их незавидное, никем не признаваемое и нигде не зафиксированное существование?

Стефаныч не долго думал.

— У каждого человека есть два ноздри, — сказал он, предварительно высморкавшись. — У меня тоже есть два ноздри. Следовательно, я человек. Это я вам привел пример чего? Правильно, силлогизма! И о чем говорит мое употребление его? О том, что я мыслю. А если я мыслю, следовательно, существую.