Франсис Бебей - Ашантийская куколка

— А ты мне дашь немного с собой, для Тетейя? — попросила тетушка Принцесса. — Я угощу его. Ему понравится…

— Если только ты сегодня попадешь домой, — пошутила Эдна.

— Ну знаешь, дочка…

— А ты слышала, что еще натворила твоя дочка? — прервала ее бабушка.

— Ой, Мам, опять ты про эту историю. Я же тебе сотни раз говорила, не я затеяла драку. Меня первую ударили.

— Ударили, так ударили… После завтрака покажешь свое платье Принцессе.

Мам рассказала все, что знала о вчерашнем скандале. Правда, она знала о нем только со слов своей внучки, но все же…

— Скоро я и без нее узнаю всю правду, — сказала Принцесса. — Драка между женщинами в «Тип-Тоу» не может кончиться одним или двумя разорванными платьями.

— Но ведь я ничего не скрываю. Все было так, как я рассказала.

— Это мы еще посмотрим, Эдна.

— Мам, скажи, что я ничего плохого не сделала…

— Если не говорить о том, что вышла в субботу вечером из дому, не предупредив меня — я‑то думала, что она мирно спит в своей кровати, и устроила скандал в таком месте, где порядочные люди вообще не появляются…

— Но, Мам, в конце концов, если бы я туда не пошла, то никогда бы не встретила Спио…

— Вот это верно… Передай мне соус… Это верно, и тебе крупно повезло, что ты его встретила. Надеюсь, он нам поможет и мы обойдемся без демонстрации.

— Какой такой демонстрации? — спросила тетушка Принцесса и даже перестала жевать. — Демонстрация? Вы готовите демонстрацию?

— А ты разве не знаешь, Принцесса? У тебя же есть радиоприемник, и ты слушаешь вечерние и утренние передачи.

— По радио я слушаю только музыку, остальное меня не интересует. А вся эта болтовня, которой нам засоряют мозги, просто режет уши. Как только начинают передавать какие-нибудь новости, я выключаю приемник. Каждый раз одно и то же — сегодня говорят: Доктор сделал то-то и то-то для страны, а назавтра опять: Доктор сделал то-то и то-то для страны. Круглый год говорят только о Докторе, и все одно и то же. А в результате я никак не могу понять, что же он такое сделал для страны?

— Он нас освободил, тетушка Принцесса! — сказала Эдна.

— А что, разве до него мы в тюрьме сидели?

— Ты же сама видишь, теперь в городе во всех учреждениях управляют делами наши соотечественники.

— И не только в городе, в стране тоже, девочка моя, — добавила бабушка. — По-моему, твоя тетушка просто не следит за событиями в своей собственной стране. А вот мы, рыночные торговки, прекрасно знаем обо всем, что у нас происходит. Впрочем, всем известно, что мы всегда в курсе дел…

— Не понимаю, как это вы умудряетесь быть в курсе всех дел, газет-то вы не читаете. Все дни проводите на рынке. Откуда же вам известно, что…

— …Мы все время разговариваем между собой и делимся новостями, а это лучший способ что-нибудь узнать. К тому же у многих из нас есть приемники, даже на рынке, ты же сама знаешь.

— Знаю. знаю… Ай!

— Что такое?

— Косточкой от трески подавилась…

— Да что ты, Принцесса, выдумываешь? В треске, которую я готовлю, никогда косточек не бывает. Ты что, забыла, кто ее готовил?

— К-х, к-х! Подожди ты, мать, не торопись расхваливать свою треску. Посмотри-ка, что это такое? Может быть, это не косточка от трески? Посмотри-ка!

— Твоя правда! Неужели я ее не заметила, когда готовила…

— Целых две не заметила, Мам. Я тоже одну вытащила. Смотри.

Мам совсем смутилась. Почему-то еда сразу показалась ей слишком наперченной. Она открыла рот и стала, как веером, махать рукой. Потом попросила воды, выпила целый стакан и наконец сказала:

— Да, дети мои, ваша мать уже не может без очков выбрать все кости из трески. Но вы на меня не обижайтесь, ладно, косточки-то маленькие?

— Что ты, Мам!

— Какая ерунда, мать, мы это просто для шутки! Так что же я хотела сказать? Забыла…

— Наверное, о радиоприемниках на рынке?

— Ах да, Эдна, все-то ты помнишь. Насколько мне известно, рыночные торговки, даже до того, как появилось радио, всегда все узнавали первыми, хотя сами ни читать, ни писать не умеют.

— Такие уж они есть. Чтобы стать торговкой на рынке, надо уметь продавать… Продавать все, даже услышанные новости.

— Ну это уж ты хватила, Мам: мы новости не продаем, мы их отдаем бесплатно.

— Правильно, девочка моя.

— Тогда отдайте-ка мне ту, о которой вы только что говорили.

— Это насчет демонстрации?

— Ну да.

— Если верить Эдне, демонстрации не будет, потому что Спио, видимо…

— О чем ты говоришь, мать? Я же ничего не понимаю. Объясни сначала, в чем дело?

— В чем дело? Да ни в чем. Ведь имя Амиофи никому ничего не говорит.

— Сегодня ничего, — прервала ее Эдна. — А завтра, если что-нибудь случится и будет демонстрация, вся страна узнает, кто такая Амиофи.

— Это ты правильно сказала, девочка моя. Послушай, Принцесса, Амиофи, как и мы, торгует на рынке, только пришла она к нам совсем недавно, всего, наверное, какой-нибудь год с лишним назад. Она, как и положено, заплатила при вступлении в наш Союз рыночных торговок определенный взнос и теперь, как и все остальные, регулярно, каждый месяц, его выплачивает. Но дело в том, что у нее есть дочь, и уже одного этого достаточно, чтобы всем, нам неприятностей не обобраться.

— Ничего не понимаю.

— Сейчас объясню: Амиофи раньше держала небольшую лавочку в Ниме…

Нима… почти предместье Аккры, какой-то фантастический мирок беспорядка, грязи, населенный подозрительными типами… Если вы попадете туда летом, в воскресенье к вечеру, то перед вами невольно встанет вопрос: уж не очутились ли вы случаем на другой планете? Дорога, ведущая в Ниму, обыкновенная тропинка, и колеса машины скрипят и стонут, будто обращаются к вам с жалобой: зачем, мол, вы зря нас мучаете. Нима — это не деревня и не город, а нечто среднее между тем и другим, здесь смердит как на помойке, здесь все подчинено некоему ритму, как подчинена ему музыка, здесь пляшут и в будни, и в дни предвыборных празднеств, отсюда по всей округе разносятся звуки тамтама, здесь живут, как в африканской деревне, и в то же время глинобитные стены и железные крыши дребезжат, дрожат и бьются, словно шубертовская «Форель», под дикий рев шлягеров и джаза. Такова Африка! В Ниме спокойно уживаются такие полезные для жизни вещи, как общественная колонка или электрический свет — правда, то и дело происходят короткие замыкания, — и такие бесполезные, как груды мусора, растущие по милости нерадивых обывателей не по дням, а по часам. В Ниме спокойно уживаются воры, которые очищают дома честных людей, и мелкие торговцы, продающие прямо на улицах жареную кукурузу и вино из проса в отполированных под черное дерево кокосовых орехах. И это тоже Африка! На одной из площадей Нимы кучка игроков толпится вокруг самодельной рулетки. Закон не поощряет такого рода сборищ, особенно вокруг рулетки. А игроки не любят закона, о чем во всеуслышание распевает обладатель незамысловатого игорного автомата, запуская его с помощью ручки, под алчным взглядом тех, кого привела сюда неистребимая надежда разбогатеть. Таких — человек двадцать. Как правило, они всегда проигрывают, но надежду достать в один прекрасный день луну с неба никогда не теряют. Ведь как знать, наступит же когда-нибудь этот счастливый день? Единственный, кто всегда в выигрыше, — это специальный наблюдатель. Он следит за тем, чтобы полицейский не застал игроков врасплох. Предупреждает их, насвистывая мелодию, о чем условились еще до начала игры. Чуть только игроки ее заслышат, рулетка, словно по волшебству, исчезает в мгновение ока, а сам ее владелец превращается в бродячего проповедника, коему сам господь бог повелел спасать души своих несчастных собратьев. Наблюдатель всегда получает свою долю авансом, так что никогда не теряет ни времени, ни тем более денег. Вот почему владелец рулетки назначает наблюдателем кого-нибудь из своих родственников. С ним легче делить выручку. К тому же только родственник способен покривить душой; когда кому-нибудь из игроков улыбнется удача — что обычно бывает после того, как все прочие проигрались в пух и прах, — он вовремя остановит игру, сделав вид, что идет, мол, полицейский в штатском. Наблюдатели славятся своей редкостной способностью распознавать полицейских в штатском. Утверждают, будто они порой злоупотребляют этим своим талантом, но поди уличи их: никто же не рискнет спросить у человека в штатском, полицейский он или нет, вот почему нимские ловкачи наблюдатели не желают расставаться со своим прибыльным промыслом.