Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Конечно.

Мы чокнулись: я чашкой чая, а Николя рюмкой коньяка.

– Бенджамин мне о себе рассказал. Если посчитать наши сообщения, будет уже около четырех тысяч. Его гомосексуальный опыт небольшой, только три парня, причем он со всеми по-дружески расстался и зла не держит.

– Я в этом мало понимаю. – Мне захотелось увидеть на донышке чашки будущее, поэтому я устремила свой взор туда.

– Опять ты покраснела! – возмутился Николя. – С такой скромностью далеко не уедешь!

– Может, мне и не надо далеко уезжать.

– Ты должна попробовать все. Помнишь, Фрося тебе предлагала секс?

– Еще бы не помнить!

– Как ловко ты ее отшила. Она неделю жаловалась, что такого с ней за всю жизнь не случалось. Откуда в тебе такая сила?

– Я пишу дневник. Для меня важен новый опыт и возможность его описать.

– Почему тогда ответила нет?

– Мне нравятся мужчины.

– Философия! – сказал Николя. – Мне тоже нравятся мужчины. Я люблю быть нежным и беспомощным. Отдаваться силе и притяжению парня, с которым мне хорошо.

Боясь поперхнуться, я предпочла сменить тему разговора.

– Ты ничего не знаешь о Захаре?

– Вот! Опять смутилась, трусиха! Ладно. Спросила про Захара, скажу. Геев в Ставрополе не так уж много, все как на ладони. Он сейчас живет с женщиной и нянчит ее детей. Возможно, это временно. Я стал отвыкать от него, хотя в первые недели чувствовал, как кровоточит сердце. Рана горела так, что я бился головой о стену. Но что с того? Захар не моя собственность. Он дарил мне любовь столько, сколько горела свеча. Человек не может быть чьей-то собственностью. Все живущие по шаблонам – несчастные тупые идиоты! Если бы мне дали слово, я прокричал бы всему миру: «Люди! Перестаньте вести себя, как скоты! Вы не можете избивать, унижать, калечить тех, кто думает и говорит иначе, чем вы! Вы не имеете права осуждать, казнить и миловать! Геи, лесбиянки, бисексуалы и все остальные имеют равное с вами право жить! Любить! Заводить детей!»

Глаза Николя лихорадочно сверкали, словно он действительно произносил эту речь не своей одинокой подруге, замученной сомнениями и никак не перестающей видеть кошмары о войне, а перед толпой, жаждущей его крови.

– Однажды я напишу о нас книгу, – сказала я.

– Роман?

– Да. Нужно рассказать миру, как мы здесь жили.

– Я не против. – Николя улыбнулся. – Пиши. Только дай мне имя Валера.

– Почему Валера?

– О, это сексуально!

– Мне не нравится…

– Еще бы! Вместо кофе ты пьешь чай.

– Что значит это заявление?

Николя подлил мне кипятка в чашку, украсил чай новым ломтиком лимона и на вопрос не ответил.

– Отец прожил сложную жизнь, – сказал Николя. – Он много лет страдал. Моя мать умерла совсем молодой. Отец не ходил по другим женщинам, убивал в себе силу. Видел жену в снах. Ребенком я не понимал, почему он что-то бормочет на закате. Отец говорил с ней, будто она рядом. Переезд в Аврору не принес покоя. Когда у него обнаружили рак, мы ничего не могли поделать. Король нашел лучших врачей, но смерть вынесла свой приговор.

За несколько часов до своего ухода отец протянул мне бумагу.

Это случилось, когда мы по очереди заходили к нему попрощаться.

Дрожащим почерком он вывел: «Больше всего сейчас я хочу жить! Жизнь – это самое драгоценное, что есть у человека. Будь счастлив и делай все, что хочешь!» Он не мог говорить, неделю ничего не ел, но ему хватило сил написать и передать мне записку. Я храню ее как священный амулет, зашив бумагу в кожаный треугольник.

Николя показал амулет на тонком шнуре, который я до этого не замечала.

– Перед лицом смерти никто не лжет.

– Он лежал на белых простынях с заостренными чертами лица, и я почувствовал себя его отцом, а его – своим сыном. Боль от этой потери со мной постоянно. Ноющая, несмолкающая боль. На земле остался дорогой мне человек – бабушка Ула. Она совсем стара и после смерти сына перестала ходить. За ней преданно ухаживает Лиана. Я стараюсь звонить каждый день, чтобы послушать голос Улы, который, возможно, тоже вскоре останется лишь моим воспоминанием.

– Не унывай! – сказала я. – Война научила меня, что никакого завтра не существует. Есть только сейчас, и все мы внезапно смертны. Каждый миг следует проживать как последний, а тех, кто уходит, напутствовать: никогда не возвращайтесь сюда!

Мы вышли в сияющий август. Николя был в персиковой рубашке и бежевых брюках, оставив дома футболку – подарок Бенджамина. На мне была зеленая блузка и длинная воздушная юбка. Платок я оставила в селе, и мои волосы непослушно рассыпались по плечам.

Ветер принес дыхание ясеней, восточных буков и скальных дубов. Могучие деревья охраняли покой в этих местах, совсем как в Грозном – синие горы.

Ставрополь, окруженный лесными массивами, дремал после полудня.

У драмтеатра играла музыка, били мощные струи фонтанов, а в воздухе зависла словно нарисованная радуга.

Голос пел о Париже, о юной девушке, которая влюбилась в бродягу.

– Пошли танцевать, – сказала я.

– Куда? Здесь никто не танцует!

– В фонтан, конечно.

– Что люди подумают?

– Тебе есть до них дело?

Навскидку было градусов сорок.

Я полезла в фонтан, подобрав края юбки, и, ощутив ступнями прохладу, поняла, почему меня так тянуло сюда.

– Ты сумасшедшая! – воскликнул Николя, но последовал за мной.

Зачерпнув воду, я обрызгала его. Николя взвизгнул, отпрыгнул и едва не упал: дно фонтана оказалось необычайно скользким. Добравшись до струи, бьющей на два метра в высоту, он направил ее так, что меня окатило с ног до головы. Я довольно засмеялась. Сегодня это было то, что нужно!

Редкие отдыхающие на скамейках вокруг фонтана улыбались, принимая нас за влюбленных. Николя смеялся мне в ответ и не мог остановиться. Я взяла его за руки, и мы закружились.

– Все будет хорошо, – пообещала я.

– Правда?

– Ну, конечно. Я найду работу в Москве, а ты улетишь в Канаду.

– Аминь, – улыбнулся Николя. – Аминь.

Мама с Джульеттой встречали автобус из Ставрополя на остановке.

Со стороны пивного ларька к нам подкрался мужик с бутылкой водки. Он замахнулся на маму:

– Сейчас дам тебе и твоей собаке по голове!

Мама спокойно ответила:

– И сядешь на пять лет в тюрьму.

Пассажиры, ожидающие свой рейс, смотрели кто в небо, кто в землю.

Мы отошли от остановки, но мужик бросил нам в спину:

– Я вас застрелю! Чеченцы!

– А ты – сволочь, – не сдержалась я.

Мама пообещала:

– Я тебя задушу, – и показала ему перцовый баллончик.

Мужик бросился в кусты и быстро исчез.

На следующее утро я пошла в магазин за булочками и заметила, как на противоположной стороне девушка, которая предлагала мне бегать по утрам, дерется с этим самым мужиком.