Сергей Кочергин - Деревянные волки

— Твоя деревня, дорогой, а не моя, — уточнил Михалыч. — Ты здесь родился. Мать твоя здесь похоронена. — Он разлил по стаканам водку. — Давай выпьем за нее, хотя бы символически.

— Сколько мне было, когда меня отсюда бабка увезла? — спросил Сашка. И сам себе ответил: — Два года.

— А могилы предков, между прочим, грех забывать. — Дед жестом пригласил парня присесть.

— Михалыч, шесть тысяч километров, как-никак.

— Память километрами не меряют.

— А чем же?

— Не знаю чем, но не километрами. — Дед еще раз повторил свой жест. — На мои-то похороны приедешь, надеюсь?

— Не знаю. — Сашка присел на большой деревянный стул.

— А я бы на твои приехал.

— Спасибо. Обрадовал.

— Ну, нет у меня другой одежды, — оправдывался Михалыч. — Понимаешь, нету-у.

— И письмо твое странное. — Сашка встал и ушел к входной двери, возле которой на гвозде висела его «походная» сумка.

Вернувшись к столу с листочком в руке, он стал громко читать, как будто его собеседник плохо слышал: «…Пишет тебе человек, который очень хорошо тебя знает. Обязательно приедь. Мне нужно многое тебе рассказать. Мне нужно передать тебе отцовского коня».

— Стоп! — остановил его дед. — Мне нужно выпить. — Он взял стакан, встал, сделал два глотка и поставил стакан на прежнее место. — Теперь читай.

— Все. — Сашка развел руками. — Конец. Дальше только адрес, куда ехать. Полный бред. Признайся, Михалыч, с будуна писал?

— Нет, совсем наоборот. Мне после инфаркта будуны противопоказаны. Теперь я пью символически, и все остальное — тоже символически. И живу осторожненько — как бы символически. — Он бездумно смотрел на стакан и говорил тихо, как будто разговаривал именно с этим стаканом. — Я сейчас, можно сказать, похож на детский велосипед, на который кто-то сдуру поставил мотор от мотоцикла, — на вид вроде можно ехать, а поедешь — рассыплется на ходу.

— Стоп! — остановил его Александр.

Мне даже показалось в этот момент, что это слово Сашка произнес голосом самого Михалыча.

Дед перевел взгляд со стакана на собеседника: «Сань, в самом деле, здоровья нет вообще. Три дня назад на кладбище от лопаты такая задышка прихватила — чуть в яму не упал».

— Стоп, — уже более спокойно остановил его Александр. — Михалыч, извини, я верю, что здоровье у тебя неважное, что после инфаркта ты почти не пьешь, что письмо писал не с будуна, а наоборот. Но ты так искусно уже часов восемь уводишь меня от главной темы, что я уже начинаю злиться.

— А ты не злись, че злиться, наоборот — как психолог должен понимать, что на большой разговор нужно выходить медленно, с нормальной подготовкой.

— Извини. — Сашка повертел на столе стакан с водкой и, как бы осмелившись или стараясь показаться чуть старше, поднял его и сделал один большой глоток. — Я, конечно, буду молчать и слушать. — Он поставил стакан на стол и через небольшую паузу добавил: — Но ты же сейчас начнешь рассказывать что-нибудь про мотоциклы, про то, как ты, например, на каком-нибудь трофейном БМВ где-нибудь в тылу врага задавил какую-нибудь курицу, а потом «тело» привез в какой-нибудь партизанский отряд.

— Я, между прочим, служил в Гвардейской дивизии, в разведроте, — обиженно заметил Михалыч. — У меня два ордена Красной Звезды. Два серьезных ранения.

— Извини, — совсем по-мальчишески попросил Сашка.

— И, между прочим, на оккупированной территории куры по дорогам не очень-то и разгуливали, — не успокаивался дед.

— Извини. Извини, я неправ, но кони двадцать лет не живут!

— Такие живут, — спокойно ответил Михалыч.

— Бред. Ничего не понимаю.

— Ну, тогда наливай.

— Ну, тогда приводи.

— Кого?

— Коня, кого же еще?

— Ну-у, всему свое время. Давай начнем все по порядку.

— Три «ну-у» подряд — точно скоро поедем. — Сашка начинал злиться.

— Сань, не злись, пойми — я тоже должен настроиться на серьезный разговор. Какой мне смысл тебя из равновесия выводить специально — я же носитель информации, а не ты. — Михалыч через стол прикоснулся к Сашкиной руке. — Сегодня я тебе расскажу все про маму, про папу, про коня, про яблоки. Главное — внимательно слушай и по возможности не перебивай.

— Постараюсь, — тихо сказал Александр.

— Постарайся, — попросил Михалыч. — Может быть, тебе тоже сложно после умных докторов слушать деревенского дядю, у которого даже нормальных штанов нет. Может, они тебя уже немножко заучили и ты теперь везде видишь психологические игры. Мне смысла нет с тобой играть. Зачем?

— А зачем мы к колодцу ходили?

— Все ходили — и мы пошли, — как школьник, оправдывался Михалыч.

— А причем здесь яблоки? — вдруг не к месту вспомнил Сашка.

— С них, я думаю, все и началось. — Михалыч встал и даже сделал несколько шагов, но остановился. — И мы начнем с них.

— Как в Библии. — Сашка грустно улыбнулся.

Сделав вид, что не расслышал последнюю фразу, Михалыч исчез в соседней комнате, предварительно сильно звякнув большим кованым крючком.

Он быстро вернулся, осторожно прикрыв за собой дверь и вставив «курносый» крючок в железную скобу — как будто из комнаты, в самом деле, мог кто-то выбежать.

В руках у него было большое бледно-желтое яблоко.

Открывание и закрывание двери в несколько раз усилило и без того «навязчивый» запах яблок.

А фантазия уже рисовала какие-то «веселые картинки»: в приоткрытую дверь медленно высовывается голова «лошаденка», который ростом не больше собаки.

В это время Михалыч положил яблоко на стол и спросил Сашку:

— Знаешь, что это такое?

Именно в этот момент я понял, что был обманут раньше, чем Сашка.

— Знаю, — уверенно ответил он. — Яблоко. Антоновка.

— Не угадал. Разрешаю попробовать — может, угадаешь со второго раза или что-нибудь вспомнишь. — Последнее слово Михалыч произнес почти шепотом.

Сашка подозрительно улыбнулся:

— Чувствую, — начинаются какие-то очередные игры — пятый класс, вторая четверть.

Он взял яблоко двумя руками, поднес его к лицу, и вдруг мне даже показалось, что его качнуло, как будто там, в яблоке, он увидел чье-то лицо или еще что-нибудь.

Осторожно вернув яблоко на прежнее место, Сашка откинулся на спинку стула.

— Шуточки у тебя, Михалыч, как будто я на экзамены приехал. Оно же из воска.

— Не шуточки это. Надеюсь, поймешь. А ты вообще-то знаешь что-нибудь о яблоках?

— В каком смысле? Разбираюсь ли я в сортах? — Сашка старался говорить спокойно, но «дребезжащее» «о» все еще выдавало его.

— Разбираться в сортах — это дело «бухгалтер-ское», — возразил Михалыч. — Знаешь ли ты, например, что самое красивое и самое вкусное яблоко — всегда самое холодное? Вот этот стол, например, если заложить яблоками, — дед «колдовал» над столом руками, — найти среди них самое-самое красивое, измерить ему «человеческим» градусником температуру, — гарантирую: самое красивое — всегда самое холодное. Можешь даже не смотреть — проверено.