Сергей Кочергин - Деревянные волки

Сашка молчал.

— Не смешно? — спросил Михалыч.

— Смешно, но не очень.

— Сань, ну скажи ты что-нибудь. Ну, такое, чтобы вроде как бы по-научному, но в то же время чтобы можно было хоть какой-нибудь далекий смысл уловить.

— Зачем тебе? — Сашка впервые за вечер улыбнулся.

— Надо. Для высокообразовательного словозапаса, — «завернул» «придумковатую» фразу Михалыч.

— Не знаю, — смутился Сашка. — Например, ну, например. А хочешь, я скажу, как называлась моя курсовая за прошлый год?

— Курсовая — это?

— Курсовая — это большое сочинение на заданную тему, — помог ему Александр.

— Понял. Не дурак. Ну и как же?

— Курсовая называлась так. — Сашка остановился, поднял вверх левую руку и стал пальцем «отбивать» каждое слово, как будто сам себе дирижировал: — Запоминай: «Психофизиологические методы экстренного восстановления работоспособности в период форсированных нагрузок в условиях субтропического сезона дождей».

— Мама родная! — Михалыч театрально схватился за голову. — Никогда бы не подумал, дорогой Александр Сергеевич, что ты можешь вот такое загнуть. А на вид — деревня. Тоже нужно записать. — Он вдруг замер на несколько секунд, осененный какой-то догадкой. — Так это что ж получается — сочинение про то, как нужно «расслабляться» охотникам за обезьянами в то время, когда долго идет дождь?

— Типа того. — Сашка, по всей вероятности, был удивлен. — А ты, Михалыч, на вид — тоже деревня.

— Извините, какой есть. В университетах мы не кончали, — пошловато пошутил он и поклонился извинительно.

В это время я почему-то очень явственно представил себе Сашку в джунглях, в одежде шамана, с огромным бубном в руках, вокруг него — мужики в камуфляжных костюмах и с винтовками, а чуть в стороне убиенные обезьяны со скрещенными лапками на животах. И ливень, и звуки бубна — бум-бум-бум.

— Сань, а тебя Родина-мать за такие сочинения скоро позовет, — сказал Михалыч после непродолжительной паузы.

— Куда позовет-то?

— Куда, куда. Куда-нибудь. — Михалыч неопределенно махнул рукой в сторону: — Что-нибудь «форсировать». Или, например, вызовут тебя и скажут: «Вот тебе, Александр, твое сочинение, поезжай-ка ты, милый друг, в какую-нибудь Никарагуа и привези двух живых обезьянок для Московского зоопарка. А мы тебе за это потом медальку дадим и маленькую квартирку недалеко от Кремля».

— И бубен в руки, — вдруг не к месту сказал Сашка.

— Бубен-то зачем? — очень серьезно спросил Михалыч.

— Для экстренного восстановления работоспособности, — как на экзамене, ответил Сашка.

К этому времени они были уже возле бани. Перед входом в предбанник Михалыч остановился и повернулся к Сашке:

— Ну что, бубенист, диалог закончим потом. — В слове «диалог» он сделал вычурное ударение на «а». — Пойди, погрей свои бубенчики, может, пригодятся когда.

Ничего не ответив, Сашка ушел в парилку.

Войдя в предбанник, Михалыч посмотрел на лампочку, потом на алюминиевый тазик, потом на голову гуся, торчащую в бревне, сел на чурку, потянулся рукой к голове и, глядя в стеклянные глаза, сказал: «Ну что, Митя, скучал без нас? А мы с „родственником“ в театр ходили, однако. А Родина-мать все же позовет его. Вот попомнишь мое слово — позовет. А самое смешное — он будет гордиться тем, что позвали именно его. Ну, все, брат, прощайся с телом, пойдем предавать тебя земле».

Михалыч повернул гусиную голову глазками вниз, встал и медленно вышел из предбанника.

Из парилки не доносилось ни звука.

И, возможно, эта тишина серьезно обостряла мой нюх — я не только чувствовал запах маленькой ветки полыни в большом березовом венике, но даже явственно представлял, где, в каком углу лежит этот веник.

Сашка, наверное, спал, потому что меня тоже клонило в сон.

Вернулся Михалыч, заглянул в парилку, молча, захлопнул дверь и снова уселся на свой чурбан.

Я давно задавал себе вопрос: как может сниться то, чего ты раньше никогда не видел? Другое дело — можно увидеть то, что произойдет завтра, — это даже как-то более реально и объяснимо. Почему, например, мне приснилась девочка лет шести, в незнакомом городе, под окнами высокого дома. Было лето, жара, шел «куриный дождь». Девочка стучала мячиком по асфальту и почти пела: «Я знаю пять имен девочек — Маша, Даша, Надя, Катя… Сюзанна!». Она поймала мячик, прижала к груди, подняла голову, посмотрела сквозь дождь куда-то в небо и крикнула громко, как только могла: «Сюза-анна!». Как будто хотела докричаться до какой-то Сюзанны, которая была где-то далеко-далеко, возможно, не только в пространстве, но и во времени. И мне почему-то показалось, что эта неизвестная Сюзанна была очень похожа на девочку с мячиком, но уже почти взрослая, она была на балу и кружилась под флейту в белом-белом платье, в огромном зале с мраморными колоннами.

В это время на балконе третьего этажа появилась мать юной «артистки» и крикнула: «Зинка, етить колотить, сколько раз говорить — иди домой, какого черта мокнешь!» Произошедшее далее, вообще не поддается никакой логике — очень громко скрипит дверь, и на соседнем балконе появляется Сашка, он в одежде шамана и с бубном в руках.

На этом месте я проснулся — Михалыча уже не было в предбаннике, а Сашка в этот момент перешагивал порог парилки. В руках у него был тазик с двумя ручками, а мне спросонья показалось — бубен.

Тазик был повешен на гвоздь, где и висел раньше, и мы отправились в дом.

Большая комната деревянного дома почему-то сразу напомнила мне детскую сказку «про медведей»: грубоватая мебель, две двери — через одну входят и выходят, другая — в соседнюю комнату, на ней — огромный кованый крючок. Сама дверь сделана из толстых досок. Немного в стороне от большой русской печки — массивный стол на тяжелых «ногах». На столе — бутылка водки и нехитрая деревенская закуска. И еще — в доме «ужасно» пахло яблоками.

Откуда-то из-за печки появился Михалыч и протянул Сашке одежду:

— На-ка, смени камуфляж. Я уверен — Боря, возвращаясь от пожарников, мимо моего дома просто так не пройдет. И тебя еще раз спросит, зачем ты в простынях к его колодцу приходил.

Сашка ушел переодеваться в дальний угол.

— Наш гусь созреет только часика через два, — продолжал Михалыч. — «Гусь с веником» — блюдо экзотическое, под него можно выпить ведро водки. Но мне уже нельзя, а ты еще не научился. Поэтому этот пузырек, — он повертел бутылку в руках, — мы можем одолеть только с Бориной помощью.

Переодевшись, Сашка прошел через всю комнату к зеркалу, висевшему между двумя окнами. Он был в офицерском галифе и кителе старого образца. Поправив прическу и глубоко вздохнув, повернулся к деду:

— Михалыч, ты бы мне еще гренадерскую форму выдал и вывел в люди — тогда бы точно вся твоя деревня меня запомнила.