Сергей Кочергин - Деревянные волки

Когда в комнате появились Михалыч с Оксаной, Сашка зачем-то встал и поздоровался кивком головы. Оксана ответила почти так же. Борис продолжал петь: «А я молоденький мальчишечка, лет 16, 20, 30, лежу с оторванным ногом…».

Михалыч «учительским» жестом попросил Сашку сесть и, подойдя к Борису, положил руку на гриф гитары. Борис дернулся и замолчал.

— Борь, пошли домой, — тихо сказала Оксана.

— Что, обсохла уже? — огрызнулся Борис.

— Смотри, как мне твое платье идет. — Она несколько раз повернулась, закрыв глаза.

Темно-вишневое вечернее платье, туфельки на высоком каблуке и даже хвостик русых волос, стянутый резинкой от велосипедной камеры, вдруг показались мне ужасно инородными для этого дома. Стол на «кривых ногах», печь с перекошенной поддувальной дверкой, большой «курносый» крючок на двери, будильник на подоконнике, похожий на фару от трактора, занавески с «отмороженными» попугайчиками … Кстати, я подумал тогда — какие слова могли бы говорить такие попугайчики, если бы их оживить, и почему-то вспомнил одноглазого хозяина бани, к которому ездили Жора, Славик и Сашка. Все это с одной стороны, а с другой — «девочка в темно-вишневом платье». Вот если бы эту девочку превратить в маленькую куклу и поставить на подоконник…

— Борь, пошли домой, — повторила Оксана. — Вся жизнь впереди.

— На кой хрен мне такая жизнь? — прокричал Борис.

— Стоп! — остановил его Михалыч. — Не с того начали. У меня гость в доме. — Он передвинул свой табурет. — Присаживайтесь, Оксана Петровна. Первый раз в гостях.

— Второй, — буркнул Борис. Первый раз — когда мы всю ночь в шашки играли, а утром она приходила меня забирать.

Михалыч слегка суетится — нашел чистую тарелку, вилку, красивую рюмку, разлил водку.

— Между прочим, я был трезвый тогда, — не успокаивался Борис.

— Борь, а ты сделай вид, как будто тебя нет, — попросил Михалыч. — Как будто гости пришли именно ко мне.

— Как это нет? А где же я?

— Ну, допустим, на охоту ушел.

— Тоже мне, охотника нашел!

Михалыч поднял стакан, посмотрел на часы:

— За любовь. — Он чокнулся с Оксаной и Сашкой, как бы ни заметив при этом Бориса.

Борис взял свой стакан и, как бы вообще никого не видя, выпил.

Михалыч, Сашка и Оксана тоже выпили, но как-то очень символически и «очень одновременно», как будто договаривались об этом заранее.

— Так вот, Ксюша, — сказал Михалыч, — это Александр, мой родственник, если можно так сказать. Парень он серьезный, одинокий, никогда не был женат, учится в университете. Рассказы про обезьян пишет.

— Все! — Борис стукнул ладонью по столу. — С меня хватит. На десять лет вперед хватит. — Он вскочил, схватил Оксану за руку и потянул ее к выходу — она покорно пошла следом.

— Вот так вот мы и живем, — сказал Михалыч после очень долгого молчания. — На сегодня, наверное, в самом деле, хватит. Пора спать. Даст Бог день… Кстати, про гуся мы окончательно забыли. Придется завтра взять его с собой в тайгу.

— В тайгу? Мы же утром собирались на кладбище.

— Через кладбище мы и пойдем. А в тайгу нужно обязательно. Есть одно место — только там ты сможешь все понять — и про коней, и про волков, и почему я свою хату сжег. Страшная, между прочим, картина, когда горит дом в доме.

— Тихо, — шепнул Сашка и на секунду замер, приоткрыв рот. — Кто-то ходит под домом.

— Борис, кто же еще? — спокойно ответил Михалыч. — Забыл что-нибудь. Или Оксану убил по дороге.

— Ну и шуточки у тебя.

В это время скрипнула дверь, и на пороге появился Борис. Он быстро прошел к столу и остановился за спиной у Михалыча.

— Где Оксана? — спросил Михалыч, не поворачиваясь.

— Михалыч, прости меня, я сегодня был неправ. Не обижайся. Исправлюсь.

— Где Оксана? — повторил Михалыч.

— Я специально вернулся, чтобы извиниться. Даже хотел спеть твою любимую. — Он сел на свободный табурет, на котором еще недавно сидела Оксана, и ударил по струнам: «Из Монголии, где повсюду пески, едут мальчики, а в душе — старики…».

— Хватит! — Михалыч встал, вырвал из рук Бориса гитару. — Где Оксана?

— Ну-у, я. Ты меня, кажется, только что испугал. За что? — Борис осторожно потянул на себя гитару.

— Я тебя еще не так напугаю. — Михалыч отпустил гитару и взял в руку вилку. — Если ты ее… Если… — Он пытался подобрать нужные слова и не смог.

— Если я ее убил, ты хочешь сказать? — Борис до дебилизма изменил лицо и покачал головой.

— Да. Именно так. — Михалыч зачем-то посмотрел на цепочку, прикованную к гитаре, и добавил: — Если, не дай Бог, это произошло — вот эту вилку я воткну тебе в горло.

Маска «дебила» медленно сползла Борису за пазуху, слегка приоткрыв ему при этом рот — и он снова превратился в почти нормального:

— Дед, ты что, как ты мог такое подумать? Да она меня сама послала извиниться. Хочешь, я позову ее?

— Нет. — Михалыч сел.

— Как ты мог такое подумать? — повторил Борис.

— Вот так и мог. Сам ревновал — знаю, сколько в этом может быть дури. К тому же, если под «наркозом». Все, пора спать.

— Спасибо. Извините. — Борис встал. Протянул Сашке через стол руку. — Прости, если что не так. Ухожу. — Обойдя Михалыча, он пошел к выходу.

С вилкой в руке Михалыч пошел следом, на расстоянии позвякивающей цепочки, и вышел вместе с ним из дома.

Через несколько минут он вернулся. Дойдя до стола, остановился и, обнаружив вдруг у себя в руке вилку, швырнул ее под печь.

— Нервы ни к черту, — сказал он. — Давай спать, Александр. Ты здесь, — он показал двумя пальцами на диван под стеной, — а я там, с «волком». Утро вечера мудреней.

Сашка молчал.

— Ну, что не так, Саша, что? Находясь под большим впечатлением, мы, советские комсомольцы…

— Не надо.

— Ну, извини. Про такое в твоих учебниках не пишут?

Сашка молчал.

— А-а-а, — догадался Михалыч, — ты думаешь, наверное, что я Бориса замочил?

— Думаю, — признался Сашка.

— Не думай. Там все хорошо. Боря скоро сам замочит… кончик и успокоится. Вот и вся психология, брат. Чисто по Фаренгейту.

— По Фрейду, — поправил Сашка.

— Может, и по Фрейду. — Михалыч задумался. — Кстати, студент, запомни, когда будешь очередное сочинение про обезьян писать, «образование» лучше всего остается в голове, когда воюешь на чужой территории.

— И когда радио слушаешь, — добавил Сашка.

— Да. Правильно, — согласился Михалыч.

— Кстати, про обезьян. Знаешь ли ты, например, что, когда у обезьяны умирает детеныш, проститься приходят все ближайшие родственники, вплоть до двоюродного дяди?