Сергей Кочергин - Деревянные волки

Впрочем, я ничего ему не скажу, потому что я не умею говорить…

По всей вероятности, Михалыч не спал в эту ночь. Он встал, когда в доме было еще темно, но рассвет был уже где-то рядом, и, наверное, поэтому казалось, что каждым движением своим он разгоняет застоявшуюся за несколько часов темноту.

Сашка спал в позе неродившегося человека (он так и не успел ни раздеться, ни залезть под одеяло).

Михалыч собирался в дорогу. Он несколько раз выходил из дома и возвращался с чем-нибудь в руках.

Кирзовые сапоги, пара шерстяных носков, брезентовая ветровка, ружье, рюкзак с гусем и термосом, фонарик — все эти вещи уже начинали ждать, лежа на полу перед диваном, когда ж проснется «мальчик».

А мальчик проснулся только после того, как «дедушка» несколько раз специально звякнул тарелками и кашлянул в кулак…

Всю дорогу от дома до кладбища они молчали, как будто несли кого-то хоронить. Может быть, они о чем-то и говорили у могил Сашкиных родителей, но я не слышал, потому что остался ждать их у входа на кладбище, возле зеленых деревянных ворот. Не помню, кем, когда и почему мне было запрещено посещать места, где человеческие тела предают земле. Несколько раз я пытался нарушить это табу и даже бродил возле свежих могил — но так ничего и не понял. И никто меня за это никак не наказал. Единственное, что осталось после этих безнаказанных нарушений, — ощущение того, что тебя просто придумали. Вдохнули какую-то жизнь, какие-то «можно» и «нельзя», а потом забыли — «живи», как хочешь.

…От кладбища до реки они шли молча: Михалыч — впереди, Сашка — сзади; и оба почему-то очень часто оглядывались, как будто следом шел кто-то третий.

Лодка Михалыча была прикована цепью к торчащему из земли куску вагонеточного рельса.

— Я помню эту железяку, — сказал Сашка, когда Михалыч отделил цепь от рельса.

— Ты не можешь ее помнить, — ответил он.

— Почему?

— Потому что зимой здесь ты быть не мог, а летом тебе было всего полтора года.

— Я помню, — повторил Сашка.

— Хорошо. Согласен. Помнишь. Только таких железяк по берегу — сотни, почему ты запомнил именно эту?

— Не знаю. — Сашка опустил голову.

— Ну, не расстраивайся, может быть, ты и в самом деле ее помнишь. Проверить это невозможно. — Михалыч залез в лодку, снял рюкзак, затянул на борт цепь и взял в руки весло.

— Ну-ка, братки, толкните судно! — крикнул он, обращаясь неизвестно к кому во множественном числе.

Сашка послушно вошел по колено в воду, «толкнул судно» и неуклюже забрался в лодку.

Михалыч еще слегка поработал веслом, положил его на дно лодки и перебрался к мотору.

— Речной ветер очень хорошо прочищает мозги, — сказал он. — Можно не только эту железяку вспомнить, можно вспомнить, например, какая тучка висела над рекой, когда ты запоминал эту рельсу.

— А я и без ветра вспомнил, — ответил Сашка. — К этому рельсу была привязана большая зеленая лодка с какой-то кабиной от машины — типа маленького катера. И еще — белой краской по зеленому было что-то написано на борту.

— Да, было, — подтвердил Михалыч. — Было написано имя «Тоня». Скажи, как все запутано, а если бы не вспомнил ты, и я бы эту лодку никогда не вспомнил…

Этот разговор они продолжили после нескольких часов «прочищения мозгов речным ветром» — на другом берегу, километрах в сорока от деревни.

— Хозяина лодки звали Артур, — сказал Михалыч, присаживаясь на большой камень. Задумался, посмотрел куда-то далеко через речку, потом на Сашку, который с ружьем в руке остановился рядом. — Присядь, — добавил он, — организм нужно заземлить после воды. И пойдем. Минут двадцать ходу.

— Хозяина лодки звали Артур, — повторил Сашка. — И что дальше?

— Если неинтересно, могу не рассказывать.

Сашка промолчал.

— Сань, думаю, что в старости ты будешь очень тяжелым человеком. — Михалыч поднялся с камня, забрал у Сашки ружье и медленно пошел от лодки к деревьям.

Сашка шел сзади.

— И родственники от тебя откажутся, и жена сбежит, — бубнил себе под нос Михалыч, — и дети будут неправильную маму любить больше, чем тебя правильного…

Сашка обогнал Михалыча и преградил своим телом дорогу.

— Не надо меня программировать, — сказал он. — Не пойму, чего завелся? Родственники, жена, дети, нет у меня никого — ни родственников, ни жены. Одна бабка — и та двоюродная.

— Я думал, что ты не слышишь, — наивно оправдался Михалыч, обошел Сашку, сделал несколько шагов к упавшему дереву, снял с плеча ружье и снова присел. — Видишь — здоровья нет. Организм очень долго от лодки отходит. А ты не понимаешь — гонишь, как на расстрел.

— Рассмешил! Я — тебя на расстрел. Сам увел меня в тайгу, сам взял ружье, — Сашка сел рядом, — сам вторые сутки не можешь рассказать о главном, сам прикинулся родственником, сам все заплел.

— Сань, не нуди, а, — попросил Михалыч, — все заплетенное через полчаса расплетется.

— Сомневаюсь, — ответил Сашка. — Скажи, зачем, например, тебе ружье? Мы что, на охоту идем?

— А может, я, как настоящий воин, хочу помереть с оружием в руках.

— И в галифе, — добавил Сашка.

— Ну, итить-колотить, пристал к моим галифе. Мне что, в тайгу нужно было в трусах идти? Ну не к чему больше прицепиться. И шуточки твои какие-то женские.

— Женские? — хмыкнул Сашка. — А какие же тогда — мужские?

— Мужские, ой-ё-ёй, — выдохнул Михалыч, — мужские — это когда начинаешь сомневаться, шутка это или правда, смешно тебе или страшно. — Он медленно встал, взял в руки ружье, взвел курки. — Ну, например, послушай мою шутку. Только предупреждаю: не делай резких движений — могу не понять.

Сашка медленно поднял голову и посмотрел Михалычу в глаза.

— Страшно? — спросил Михалыч шепотом.

— Немного, — так же тихо ответил Сашка. — Только я не понял — в чем шутка?

— Так я ж еще не шутил, хе-хе. — Дед зачем-то отошел от парня на несколько шагов и продолжил: — Так вот, слушай шутку. Заманил я тебя в эту глушь, браток, чтобы в конце жизни хотя бы рассчитаться с твоим папашкой за ту ночь, когда я под его стволом яблоню рубил. До сих пор не понимаю, зачем рубил… — И после очень долгой паузы добавил: — А теперь можешь что-нибудь сказать.

Сашка молчал.

— Страшно? — вторично переспросил Михалыч и слегка приподнял ствол.

— Все равно страшно, — признался Сашка.

— Почему — все равно? — удивился Михалыч.

— Да потому, что еще в лодке я украл у тебя два патрона: мало ли что дедушке на отходняке в голову взбредет, ночью с вилкой бегал, утром — с ружьем. — Сашка встал, достал из кармана два патрона, покачал их на ладони, как будто пытался определить вес, и снова спрятал.