Сергей Кочергин - Деревянные волки

— Представляешь, Сань, какие истории может наша жизнь сочинять — сейчас возле твоей мамы лежит какой-то Васька Смирнов, которого она ни разу не видела, а меня, — дед несколько раз двумя пальцами ткнул себя в грудь и закашлялся, — меня, который любил ее до умопомрачения, закопают где-нибудь в дальнем углу кладбища как бесхозного… А может быть, батя твой помирать сюда придет и попросит похоронить рядом. Он ее не меньше моего любил, а она его. Тогда уж Ваську пусть переложат ко мне — я это заслужил. Думаю, что придет. Мужик он был сильный. У слабого вместо коня волк никогда не получился бы. А яблоки на нем — это уже твоя мамка рисовала, кажется, я это уже говорил, чтобы он больше похож был на коня, а не на волка. Она тайно бегала сюда к нему, пока не устала. Я их выследил однажды. Но в избушку эту попал только после того, как мамка твоя умерла. Коня здесь нашел, две головы и эту коробочку с пальчиками. Я даже три дня здесь прожил — думал, дождусь, поговорю и успокоюсь, но никто не пришел. Потом я пришел сюда недели через две — но все было на своих местах и даже те тайные метки, которые я оставлял. Вот тогда-то я и забрал этого коня домой. С тех пор, лет семнадцать, он у меня и живет. — Михалыч тяжело вздохнул. — Вот так она и проходит…

А коня этого папашка тебе делал, думал о тебе. По такому рассказу получается, что он был полностью уверен, что ты его сын — не стал бы он коня делать чужому ребенку. Может быть, они и тогда, когда он уехал на полгода, где-то тайно встречались — не знаю. И про Гошу, может быть, я нафантазировал сам себе и тебя запутал. Все. Мне больше нечего сказать. — Старик стал медленно подниматься с земли в ожидании каких-либо слов или движений своего слушателя.

Но Сашка молчал.

— Сказал бы что-нибудь, — попросил Михалыч, — так даже не совсем честно — все выслушать и ничего не сказать.

— Послушай, честный, а менять дом на чью-то жизнь, даже если сделка не состоялась, — это честно?

— Я ждал эту фразу, — сказал Михалыч. — Это мой пожизненный крест, Саша, который очень тяжелый, можешь мне поверить. Если бы он был легкий — я бы не привел тебя сюда. Дай Бог, тебе не совершать таких ошибок.

— Дай Бог, дай Бог, — повторил Сашка. — Бога нет, дядя.

— А что же тогда есть? — Старик был явно удивлен такому заявлению юноши.

— Что-то, может быть, и есть. Есть сорок дней после смерти — и все, и больше ничего — так сказала баба Аня, и я ей почему-то поверил.

— Сложная женщина твоя баба Аня, — заметил Михалыч.

— А это уж не вам судить, — колюче ответил Александр. — У меня такое предчувствие, что ее уже нет. Мне нужно срочно домой. — Он зачем-то снова ушел в избушку и через несколько минут вернулся.

— Обедать мы, конечно же, не будем, у нас нет настроения, — «подвел черту» Михалыч.

— Не будем, — отрубил Сашка.

— Ну, тогда пускай едят его серые волки. — Дед снова развернул гуся и подвинул его на середину каменного стола. — И сюда я уж больше не приеду никогд-а-а. — Он «протянул» последнее слово и еще добавил: — Да.

— А я приеду, — сказал Сашка. — Лет через пять, когда «пережую» вчерашний и сегодняшний день.

— Мне, между прочим, тоже не все понятно, — как будто поддержал его Михалыч. — Зачем, например, эти «пальчики» нужно было уносить в тайгу?

— И с этим когда-нибудь разберемся. — Сашка повертел в руках баночку, еще раз открыл ее, погремел костяшками, закрыл и положил в карман. — Интересно, на деревянного волка нужно в поезд собачий билет покупать или нет? — не то пошутил, не то спросил он сам у себя.

— Не знаю, как насчет поезда, но в автобус Веня-цыган с таким габаритом тебя точно не пустит, — «вклинился» Михалыч, — придется попутку ловить. На поезд я денег дам. Деньги у меня есть.

— У меня тоже есть, — «процедил» Сашка, но, увидев, как у старика потух взгляд и дернулся подбородок, добавил: — Извини.

— Да-а, — выдохнул дед, — теперь меня можно как хошь — хошь словом, хошь палкой по башке.

— Я больше не скажу ни слова, я не готов что-нибудь говорить. Слишком много всего, — признался Сашка. — У меня все смешалось в голове. Теоретически я должен вас ненавидеть. — Он снова перешел на «вы». — Но я даже этого сейчас не могу.

— Спасибо хоть так, — сказал Михалыч. — Молчание иногда очищает и лечит.

— Очищает и лечит, — повторил Сашка. — Очищает от чего? Лечит что? — Он почти начал «заводиться», но, взглянув на Михалыча, который стоял в трех шагах с опущенной головой, вдруг умолк и стал собираться в обратный путь…

Этот «обратный путь» я помню очень смутно. Может быть, потому, что никто ничего не говорил и, кроме того, что они перемещались из одного места в другое, ничего не происходило. Помню только, как в ту ночь, уже в доме Михалыча, я представлял, как серые волки под луной на каменном столе ели запеченного в банной печи гуся — «да уж, необычная судьба для обычной деревенской птички». Помню, как утром «погрузили» в попутную машину Сашку, его спортивную сумку, коня, зашитого Михалычем в белые простыни, и две волчьих головы в большой наволочке.

Когда машина тронулась, Михалыч оставался стоять на одном месте, и только его правая рука символически провожала гостя. Борис же, наоборот, как в кино, долго бежал за машиной и кричал:

— Сань, приезжай летом! Сходим на Кривое озеро. Наловим мутнячков и устроим пир! Приезжай, слы-ы-ы-шишь!

…Как мы ехали в поезде Пекин — Москва, я почему-то тоже забыл и, как ни стараюсь, не могу вспомнить хоть какие-нибудь подробности.

Помню, как на Киевском вокзале «чисто нюхом» узнал нескольких земляков, а еще помню пошлый анекдот «про сало, двух евреев и стюардессу» и еще — кота, которого за сутки раз пять носили в туалет…

На маленьком вокзале нас, конечно же, «с мебелью» не пустили в автобус, и Сашке пришлось долго ловить грузовую машину. Представляю реакцию шофера, если бы ему можно было бы честно признаться, кого нужно перевозить (Сашку, коня, двух недоделанных волков и меня, потому что я тоже устал).

Когда машина подъехала к дому, Сашка еще не успел даже рассчитаться с шофером — я уже точно знал, что бабы Ани в этом доме нет, что по саду гуляет Тримор, обходя свою территорию, и что где-то совсем рядом — Остап и Татьяна.

Сразу за калиткой Сашка случайно увидел на земле зеленую еловую лапку и остановился. На секунду задумался и, оставив под забором сумку, коня и наволочку с деревяшками, быстро пошел в дом и так же быстро вышел. Навстречу ему откуда-то из-за сарая, не то гавкая, не то мяукая, выбежал Тримор. Виляя хвостом, он сделал несколько кругов возле Сашкиных ног и снова исчез.

Остапа Сашка нашел в дальнем углу сада. В нескольких метрах от него на какой-то незаконченной деревянной конструкции сидела Татьяна.