Сергей Кочергин - Деревянные волки

— Здрасьте, — сказал Сашка.

Татьяна еле заметно дрогнула и ответила: — Здрасьте.

Остап, молча сделал несколько шагов навстречу, подал руку.

— А где баба? — спросил Сашка.

— Держись, пацан, умерла твоя Бабаня. На третий день после твоего отъезда, — ответил Остап. — Куда ты уехал, куда телеграмму давать — никто не знал. Зинка, которая одноклассница твоя, нам очень серьезно помогала вместе с мамой. Ну, еще с десяток старушек было. — Он оглянулся на Татьяну, потом снова посмотрел на Сашку. — Знакомить вас, как я понимаю, не надо?

Сашка молчал, опустив голову.

— Выше голову, товарищ. Жизнь продолжается. — Остап дернул парня за рукав и показал на свои деревяшки. — Видишь, колесо начал строить — с благословения Бабани. А еще она нам с Танькой разрешила жить в этом доме, пока мы вместе. Ты ведь все равно через день-два срулишь и неизвестно, когда объявишься. Скажешь, когда нужно съехать, — я съеду в двадцать четыре часа.

— Да ладно, живите. Будет хотя бы к кому в гости заехать. — Сашка развернулся, чтобы уйти, но Остап остановил его:

— Сань, подожди, у меня еще две новости — одна хорошая, а вторая, как водится, плохая.

— Говори.

— Хорошую или плохую?

— Все равно.

— Четыре дня назад на твое имя телеграфный перевод пришел на сумму пять тысяч двести сорок шесть рублей. Представляешь?

— Нет, не представляю.

— А вчера пришла телеграмма от какого-то Бориса, — добавил Остап.

— Умер Михалыч? — спросил Сашка.

— Да, — ответил Остап. — Так в ней и написано. Всего два слова: «Умер Михалыч».

Сашка молчал.

— Тоже родственник? — спросил Остап.

— Почти. — Сашка еще раз посмотрел на «заготовки» колеса, потом на Татьяну и после паузы спросил совсем отвлеченно от предыдущей темы: — Вы давно вместе?

— Полгода, — ответил Остап.

— Ничего не понимаю. — Он развернулся и пошел к дому.

— Сань, на кладбище сегодня пойдем? — Остап шел следом.

— Не знаю. Я еще не приехал… — ответил Сашка. — Приеду — поговорим. Как-то уж очень много всего на одну голову за один месяц.

— Вороны по одной не летают, — туманно прокомментировал Сашкины слова Остап…

Эту фразу я отчетливо вспомнил через двадцать восемь лет, когда спустя почти треть столетия мы снова вернулись в этот дом, который сразу показался мне очень маленьким — почти игрушечным. Из-за крыши дома торчала, наверное, третья часть большого деревянного колеса, в котором мне, по всему моему недоразумению, виделась какая-то деревянная антенна, которая связывала этот дом с чем-то непонятно родным и необъяснимо далеким.

На трубе сидела одинокая, чуть-чуть «пришибленная» ворона и каркала «во все свое воронье горло». Я всегда не любил ворон, особенно когда их много.

Кто когда-нибудь возвращался домой после долгих странствий по миру, тот, наверное, может «поймать» то мгновение, когда вдруг понимаешь, что вернуться абсолютно на то же самое место практически невозможно, и не только потому, что засохла какая-то яблоня или прохудилась крыша дома. Просто не выглянула старушка в окно — и ты уже вернулся не туда. А вот если бы наоборот — то дом и деревья вообще могли быть бумажными. Это я так думал, пока Сашка (он же Александр Сергеевич — как иногда пишут в протоколах) заглядывал в окна, искал ножовку и выпиливал пролет в заборе, чтобы загнать машину во двор.

Маленький домик в соседстве с большим, черным и «угловатым» мерседесом вообще «приуныл» и стал еще меньше.

Увидев на входной двери все тот же замок, который болтался здесь и тридцать лет назад, Сашка грустно улыбнулся. А замок, как мне показалось, «вдруг проснулся и сделал вид, что он, якобы, что-то охраняет». С тех пор, как давным-давно были утеряны ключи и он, извините, стал «импотентом», ему просто везло, что никто ни разу не проверил, как он исполняет свои «должностные обязанности».

Внутри дома многое изменилось — появилась другая мебель, новые шторы на окнах, ковровые дорожки на полу, большой холодильник на кухне. Я бы даже заметил, что «наружность» этого дома как-то не совсем соответствовала его внутреннему «наполнению». И в то же время я отчетливо понимал, что в этом доме уже давно никто не живет. Кстати, и холодильник не гудел.

Обойдя все комнаты, Сашка остановился возле своего деревянного коня, положил руку на загривок и сказал: «Ну что, волчара, ждал? Вот я и вернулся». В ответ — звякнул колокольчик.

После этого всего настроение мое стало вообще никакое, и я вышел на крыльцо и пролежал там несколько часов.

За это время «хозяин» дважды выходил к машине и возвращался с полиэтиленовыми пакетами, как мне показалось, делая вид, что он просто прогуливается. А когда от него уже пахло водкой и луком, он выходил еще «погулять по саду и поскрипеть большим деревянным колесом».

Я хорошо помню, когда вернулся в его комнату — когда лампочки зажглись на уличных столбах. Картина, возникшая передо мной, наверное, могла бы пробудить в каком-либо молоденьком режиссере желание что-нибудь записать — Александр Сергеевич сидел, скрестив ноги по-турецки, на брошенном на пол полосатом матраце напротив своего любимого «коника». В одной руке у него был стакан с коньяком, а другая — «помогала рассказывать», как он провел «это» («это» — 28 лет жизни). Говорил он на испанском, но иногда проскакивали и какие-то русские фразы (типа — «Вертушкам наших душ не отыскать…»). И после каждого такого «проскока» он тянулся стаканом к деревянной морде, специально прикасался к ней и, услышав в ответ колокольчик, тупо улыбался, прищурив глазки.

Долго наблюдать за таким «безобразием» я не смог, и, якобы щадя свое «психическое здоровье», снова ушел на крыльцо. Приходящим и уходящим «хозяевам» моим в какой-то мере проще: во-первых, они хоть ориентировочно знают, сколько им отпущено, а тут вдруг «крыша поедет» на долгие-долгие годы. И потом, у них хоть какой-никакой, но есть я, а у меня — кто?

Наверное, у меня тоже есть какая-то сила воли, и я, несмотря на все «это», до рассвета оставался лежать на крыльце.

Но не успело солнце «позолотить верхушки деревьев», как уважаемый Александр Сергеевич (он же — товарищ полковник в отставке) вышел поблевать. А после того, как он «справил» свою естественную маленькую надобность под той самой яблоней, под которой много лет назад примерял шляпу, и посмотрел в то зеркальце, в которое смотрелся двадцать восемь лет назад, что-то неуклюже поправляя в штанах, я вдруг понял, что мне не очень хочется идти следом и исполнять свои «какие-то там должностные обязанности».

К большому моему сожалению, все «это» продолжалось еще несколько дней (такого в моей «службе» давненько уж не бывало).