Алексей Камышинцев - Начало осени

— Уж очень дорого, — сомневается мать. — Зачем тебе большая, пьяный будешь.

— Я не всю… Я на завтра оставлю.

— Конечно, большую, — поддерживает парня Гришка. — Это дешевле выйдет, чем поллитру брать, да и вино в ней не такая гадость, как шафран.

— Сынок, дорого… — все еще колеблется женщина.

— Ладно, мам, пойдем в другой магазин, — мирно соглашается сын, — может, там чего будет…

— Ну зачем уж мотаться. — Мать вздыхает, разворачивает на прилавке чистый платочек, в нем аккуратно сложены пятерка, трешница и два желтых рубля. — До получки протянем. — Она заботливо укладывает темную бутылку в сумку.

Сын берет ее под руку, и они уходят.

Вваливается несколько мужиков в зеленых брезентухах, у одного на голове черный подшлемник с белой шнуровкой ото лба до затылка. Так, значит, у работяг начался обед. Теперь смотри в оба, не обслужи кого в спецовке. Запросто участковый из-за угла зырить может. Составит протокол, и плати, Гриша, еще полсотни.

Поэтому он не ждет, пока новые клиенты вытянут из карманов обеденные рубли и мятые трешницы, заявляет сразу:

— Сколько я вам говорил, чтобы вы в рабочей одежде за вином не бегали! Давай, давай, выходи! Как маленькие…

— Да нет никого, мы быстренько… — уговаривают они.

— Знаю я, как нет… Идите, идите, я уже устал за вас штрафы платить! Учить мне вас, что ли?

Работяг учить не надо. Сейчас у магазина сунут деньги любому покупателю, и он им вынесет все что нужно. Лови, участковый…

— Привет, Григорий. — Колька тянет пятерню через прилавок. — Как жизнь?

— Помаленьку… — неопределенно отвечает тот.

— Дай-ка водочки. — Колька протягивает деньги, ну точно, те бумажки заходивших недавно работяг. — А светленького у тебя нет? — показывает глазами за прилавок.

— Почему нет? Есть.

— Ага… Будем иметь в виду. — Прячет водку и уходит.

Не успевает Колька исчезнуть, как появляется Харя, спрашивает уже три бутылки. В течение часа они — то один, то другой — ныряют в подвал. Но вот наконец заходят оба, примащиваются с краю прилавка и не спеша начинают считать мелочь, вытаскивая ее изо всех карманов.

— Пять шестьдесят… три, — подытоживает Мишка. — Значит, возьмем два шафрана, и еще останется на раскрутку… Гриш, а Юрик сегодня не забегал?

— Нет, не видать его что-то. Совсем заработался…

— Давай один шафран возьмем, — предлагает Колька. — Может, подвернется кто… Зачем сразу набирать, магазин не убежит.

— Магазин-то не убежит, нам бы побегать не пришлось, — предусмотрительно замечает Мишка. — Я люблю, когда оно в животе у меня плещется, оттуда его никаким протоколом не выманишь.

— Ну, как знаешь… В меня все равно много не полезет, я не помню, когда жрал. Сломаюсь… На себя рассчитывай.

Небольшой участок на пустыре за новостройкой сплошь уставлен гаражами для легковушек. Есть тут и кирпичные, и блочные гаражи, но больше металлических. Синие, зеленые, красные… В одну вечно гонимую семью их объединяют надписи, сделанные где от руки, а где и по трафарету: «Убрать до… Решение исполкома от…» После «до» и «от» числа, месяцы, годы. На многих гаражах можно прочесть по три-четыре таких резолюции, причем первую от последней отделяет лет десять — пятнадцать.

Пахнет бензином, пылью, железом и помойкой. Между гаражами есть укромные закутки, где лежат побелевшие от непогоды и солнца обрезки бревен, старые автомобильные покрышки, дырявые ведра. В это время здесь спокойно, милиция обычно проводит рейды после шести вечера, когда рабочий день кончается.

Приятели свернули за темно-зеленый гараж, к своему всегдашнему месту. Они еще на подходе слышали голоса, а теперь и увидели сидящих там на ящиках из-под вина Крокодила Гену и незнакомого мужика пропойного вида. Мужик что-то говорил сидящему прямо, будто аршин проглотил, Гене, но тот его явно не слушал. Меж ними на захарканной земле стояли пустая бутылка и стакан. При появлении Хари и Кольки мужик замолчал, вопросительно взглянул на них, но, поняв, что это свои, расслабился.

— Все еще живой, Крокодильчик? — Колька дружески похлопал старика по плечу.

Тот лишь высокомерно взглянул на него. Мишка вытащил флакон, сорвал жестянку, поднял с земли стакан и, налив до ободка, протянул его Кольке — давай, мол… Прикончив шафран, они тоже присели отдохнуть: Колька на драную покрышку от «Москвича», а Харя попросил незнакомца потесниться на его ящике. Солнышко пригревало, с трех сторон их укрывали теплые железные стены, оставляя узкий проход. Спешить некуда, в кармане греется пузырек, и есть копейка еще на один, даже больше…

— Так вот, я и говорю, — продолжил незнакомый мужик свой рассказ, прерванный приходом двух друзей, и обращаясь теперь ко всем присутствующим. — Не так сейчас в школе учат, не так! Не тому… Понимаешь, задают им писать сочинение на тему «Почему я горжусь своими родителями?». Вот они и пишут: у меня папа инженер, у меня передовик, у третьего вообще — милиционер! И все гордятся… Мил ты мой, дети, они больше нашего понимают и знают. Телевизор слушают, газеты, радио видят… Короче, знают, как писать, чтобы двойку не схлопотать. А мой возьми и ляпни: у меня папа алкоголик! Я то есть… Они, пишет, с мамой часто ссорятся, а папа недавно в вытрезвитель попал. Гордиться, говорит, то есть это он так пишет, а не говорит, — гордиться тут нечем… Чувствуешь, нечем гордиться… Нечем тут гордиться, но мне его жалко, и я никогда его не застыжусь. Ему, пишет, и так ото всех достается — и дома, и на работе.

— От молодец! — вставил Харя, но рассказчик не обратил на него внимания.

— Я, между прочим, работаю. — Он показал красные бугристые ладони. — Учительница к нам пришла с его тетрадкой. «Чему сына учите?» Моя дура в крик, на парня с ремнем… Я пьяненький тогда был…

— А ты знаешь, что такое кентавр? — неожиданно спросил Крокодил Гена и строго уставился на мужика.

Тот изумленно вытаращил глаза:

— Кто?

— Кентавр. Я же тебе говорю по-русски — кентавр!

— Это… Это лошадь такая…

— Сам ты лошадь! — Гена презрительно посмотрел на него сквозь толстые линзы очков, отвернулся и снова замер.

— Ты не обращай на него внимания, — усмехнулся Колька и покрутил пальцем у виска. — С ним бывает. А пацан у тебя хороший, путевый пацан.

— Ну! Весь в меня. Жалею, говорит… я своего отца… Он, знаешь…

— Погоди, — перебил его Харя. — Слушай, у тебя что есть? — Выразительно потер большой палец правой руки об указательный. — У нас пузырек красного, так, чтоб не дробить, добавляй еще на один.

— У меня есть… — Мужик полез в боковой карман зеленой поролоновой куртки и вытянул сальную трешницу. — У меня есть… вот…

— Мишка, ты забери этот шафран, — Колька протянул товарищу бутылку, — добавь трояк, и как раз на два флакона «Белого крепкого» хватит. У Григория есть, я знаю.