Алексей Камышинцев - Начало осени

Но о каком излечении может идти речь, если остается риск после одной рюмки, после кружки пива впасть в запой. Если человек, которому вшили ампулу радотера, живет под страхом смерти: выпьет — умрет! Разве его можно назвать хотя бы относительно здоровым? Абсолютное большинство лечившихся начинает пить снова в течение года, остальные — немногим позже. Эффективность наркологической службы крайне низка, зато создается видимость борьбы с пьянством.

«Такого кощунства здесь еще не слыхивали, — подивился Колька. — Много талдычат о вреде пьянства, о том, что при желании можно вылечиться… Оказывается — иллюзия. Выходит, никому из нас нормально не жить?»

— А с нами что будет? — выкрикнул кто-то из задних рядов, высказав вслух Колькину мысль.

— С вами? — Доцент отхлебнул воды из стакана. — С вами будет то, что вы сами выберете. Жизнь или смерть — так стоит вопрос. Тот из вас, кто, не дожидаясь внешних обстоятельств, сам себе установит строгий сухой закон, — будет жить, наслаждаясь, насколько это возможно в его положении, радостями жизни. А тому, кто не примет такого закона, придется все оставшиеся годы мучиться, вы знаете как!

Мне хочется закрепить в вашем сознании мысль, что вы не правонарушители, которые при известном усилии могут исправиться, а неизлечимо больные. Неизлечимость эта заключается в невозможности для вас употребления спиртного даже в самых малых дозах. Сколько бы вы ни воздерживались: год, десять, двадцать лет, все равно любая попытка пить нормально кончится плохо. Опять вернется пьянство, запои, больница…

Специфика вашей болезни такова, что вы сами должны спасать себя. Я не говорю — можете, это получится далеко не у всякого. Но я говорю — должны, каждый обязан пытаться, если он хочет жить. Разумеется, медицинская помощь играет здесь существенную роль, особенно на первом этапе. Но не следует ждать, пока изобретут чудодейственные лекарства. В данном случае каждый сам решает свою судьбу. И никто другой!

В наступившей тишине лектор вернулся на свое место. Жмурко счел необходимым смягчить его, столь категоричное, выступление.

— Вот так, слыхали? — обратился он к присутствующим. — Если кого еще и тянет к этому зелью, то пусть крепко подумает — не пора ли бросить!

Из разных мест полутемного зала полетели реплики:

— Да мы и не пьем, где уж тут…

— Ни сном ни духом…

— Завязали намертво!

— Не тут, — начальник усмехнулся, — не тут, а когда домой вернетесь. — Он встал, показывая, что мероприятие закончено, и добавил: — А мне кажется, мы еще доживем до того времени, когда слова «водка» и «вино» навсегда исчезнут из нашей речи!

На выходе профилактируемые толковали меж собой:

— Долго жить майор собрался…

— Они уж исчезли, слова эти, остались «шафран» да «бормотуха»!

— Какого ж хрена мы тут сидим, ежели все от нас зависит?

— Ну где бы ты еще такую лекцию услыхал, а?

— А я вот сколько разов завязывал, а потом — опять…

Перед тем как запереть на ночь барак — перекличка. Снова вдоль централки вытянулись две шеренги черных сапог, синих роб, серых стриженых затылков. Колька опять разглядывает географическую карту, висящую на фанерной стенке. Юрик стоит в шеренге позади Мурого, что-то шепчет ему на ухо, тот смеется. Старший надзиратель отрывает глаза от списка:

— Клепиков, кончай шухарить!

— А чего будет?

— Поговори у меня! Дам в ухо — в запасный выход вылетишь!

Вход в барак посредине, а в торцах широкие двери, наглухо запертые и закрюченные сверху и снизу здоровенными крюками. Над дверями таблички: «Запасный выход». Это на случай пожара. Колька не раз думал, что легче щитовую стенку высадить, чем этакие двери отпереть. От них и ключей, поди, не сыщешь.

— Ягудин!

— Здесь!

Перекличка окончена, но команды расходиться нет. Замковой, сложив талмуд, объявляет:

— Сегодня отряд дежурит по хозчасти…

Все затихли, кому охота в ночь тащиться на кухню, в баню или еще куда…

— …Через три дня — помывка. Каждый бригадир выделит одного человека заготовлять дрова для бани. За человека в ответе бригадир.

Это известно: если выделенный на ночные работы чего натворит — Бугру шизо. Потому и стараются посылать «фитилей» — самых смирных и безответных бригадников. От них обычно ходит Седой, а чтобы обиды не было, Александр Степанович на следующий день его на работу не ставит, дает отоспаться в бендешке. Нормировщики на такое смотрят сквозь пальцы.

Дрова для бани заготавливать — полгоря. С отряда десять человек, да банщики помогут. За столовой сложено вагона два осиновых бревен, попадает и береза. Двенадцать кубиков напилить, располенить и в истопницкую перетаскать. К утру шутя управятся…

— Разойдись! — Замковой с десятком бригадников идет на выход, с ним два сержанта из охраны — запирать на ночь барак.

Теперь до побудки время наше.

Колька решил целый цибик чая на курево не выменивать. За оставшиеся полпачушки ему две пачки сигарет дадут запросто, он даже знает кто. Витька Попов из пятой бригады, к нему вчера мать приезжала на свиданку. Колька отправился в другой конец барака.

На койках сидели и лежали алкаши, курили, лениво переругивались, укладывались спать. На втором ярусе, ближе к свету, пытались писать письма, читать газеты. От сотни человек в бараке стоит густой шумок, вроде бы от него воздух постепенно теплеет. Окна уже запотели.

Колька обменял чай на сигареты и вернулся к своей бригаде. Александр Степанович забрался босой на одеяло, отмечал чего-то в своей записной книжке. Канцелярской шушере веры нет, такие расхлебаи — сегодня он тебе одно в наряде закроет, а через месяц начнет мозги туманить, и доказывай, когда ты эту работу делал. А бригада уже давно на другом объекте. Потому бригадиры все, за день сделанное, для себя записывают.

Мурый с иголкой пристроился — робу починяет, рядом на подушке лежат две пуговицы. В скудном свете никак иголку на нитку не насадит, матерится вполголоса. Шел бы в КВЧ, там посветлее. Колька заглянул в раскрытую дверь отгороженной тонкой стенкой комнаты. Юрик с Муленком играли в шашки, теперь до отбоя будут резаться. Над соседним столиком склонился Володька, что-то писал. Колька поманил его, он кивнул, сунул бумажку в нагрудный карман.

— Вот, письмишко надо сочинить, — пояснил он, — а про что писать, хоть убей, не знаю. Каждый день одно и то же. Мать плачется, пишешь, говорит, редко. Так я ж не в Африке, какие отсюда новости?

— Давай покурим моих, — предложил Колька. Он достал пачку сигарет, вынул пяток, протянул Володьке.

— Зачем? Все равно завтра вместе в колодце сидеть…

— Бери, бери, до завтра дожить еще надо.

Они присели на Володькину койку. Володька достал откуда-то маленький календарик с глупым волком и хитрым зайцем на обороте и огрызком карандаша вычеркнул сегодняшнее число.