Пол Бейти - Черный кандидат

Уинстон откашлялся и баритоном, которым редко радовал мир, за редким исключением пьяных колыбельных для сына, затянул песенку законопроекта из детского мультфильма. Законопроект жаловался, что после долгого пути в конгресс он сидит в комитете, но надеется когда-нибудь превратиться в закон.

Ни одного американца, рожденного после 1960 года, не миновали эти обучающие мультфильмы. Поэтому неудивительно, что Спенсер подхватил припев:

Уинстон хмыкнул.

– Эту песню я знаю. И это, слава богу, все. Если бы я и впрямь что-то знал, в мою упрямую башку могли бы прийти какие-то идеи, чтобы что-то изменить на самом деле.

– А если и так, что бы ты хотел сделать? – спросил Спенсер, доставая блокнот.

Борзый глянул на свой район, на его грязные коричневые фасады, еле различимые за дымкой смога.

– Первое, что бы я сделал, – нарисовал на асфальте желтую линию точно по границам района. Чтобы мы знали, что район наш. Мол, это все наше, ходите на цырлах, понимаете, да? – Уинстон продолжил создавать новый парадиз ex nihilo, райский сад из ничего, идиллические штетл полуночных пивнушек и ненапряжных зон, где посетители смогут свободно «колоться, трахаться, сосать и разбойничать», сколько душе угодно. Где переносные магнитофоны не будут разлетаться на пластиковые осколки, если их уронить, – наоборот, будут отскакивать обратно, как резиновые мячики. Где дети не будут знать, что значит есть на завтрак хлеб, посыпанный сахаром, замороженную брокколи на обед и ужинать свининой из банки, консервированной кукурузой и заплесневелым хлебом, слушая увещевания матери: «Не обращайте внимания на зеленые пятна, из этого делают пенициллин, оно даже полезно». Восточный Гарлем станет Шангри-Ла влажной «травки», холодного пива и острого софрито.

– И потом повешу огромную вывеску «Испанский Гарлем», красными неоновыми буквами, которые будут зажигаться сначала по одной, а потом все вместе. Такую, что всякие «Дженерал Электрик», «Ситибанк» и другие рекламы больших бизнесов покажутся мелочью. Такую, что иностранцы будут говорить: «Вон там Бруклинский мост, а там – Испанский Гарлем!» – Уинстон покачал головой. – Я ведь брежу, правда?

– Уинстон, люди должны это услышать, – ответила Инес.

– Даже бред про «колоться, трахаться, сосать и разбойничать»?

– Ну, может, без «разбойничать». – Инес вручила Уинстону заявление.

– Вот эти бумаги тебе нужно сдать в избирательную комиссию через три недели.

Уинстон всмотрелся в документы.

– Девятьсот имен? Что ж тут сложного?

– Они все должны быть зарегистрированы как избиратели, и все нужно успеть за три недели.

– Нам просто понадобится пачка бланков регистрации. Мы этих придурков зарегистрируем прямо во время сбора подписей. Система меня столько раз накалывала, я знаю, как это работает, они даже не заметят.

– Отличная идея, – сказал Спенсер, обнимая Уинстона за плечи. – Ты, я смотрю, сегодня в ударе.

Уинстон стряхнул руку Спенсера.

– Знаешь, с тех пор как я решил избираться, начал думать по-новому. Прямо чувствую, как работает мозг. Помните карточки с точками? Если держать их прямо перед глазами и долго таращиться, начинаешь видеть трехмерную картинку. Вот это сейчас происходит со мной. Мозг медленно распознает рисунок. Надеюсь, это не пройдет так быстро, как мода на те карточки. Как они назывались?

– «Волшебный глаз», кажется.

– Тогда у меня «Волшебный глаз», йоу!

Уинстон зачитал заявление вслух:

– Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что, как должным образом внесенные в реестр избиратели Восьмого участка по выборам в Городской совет и имеющие право голосовать в следующих ла-ла-ла, которые пройдут ла-ла-ла, выдвигаем Уинстона Л. Фошей в Городской совет от Восьмого участка. Своими подписями засвидетельствовали: Инес Номура, Фарик Коул и Иоланда Делпино-Фошей.

Уинстон вернул бумагу Инес.

– Иоланда теперь подписывается девичьей фамилией? Какого хрена? А мой отец что, не стал подписывать?

– Он сказал «Зачем тратить хорошие чернила на пропащее дело?»

– Может, он и прав.

Инес схватила Уинстона за руку и с возгласом: «За мной!» – потащила к юго-восточному углу площадки обозрения. Следом брел Спенсер. Эта часть площадки была забита туристами, которые восторженно фотографировали статую Свободы, сражаясь за лучший ракурс. Инес прокладывала путь локтями и ругательствами. Уинстон никогда не видел ее такой встревоженной. Почему она его поддержала? Может, она рванула вперед, когда он наконец дал понять, что хочет направить талант вожака в правильном направлении? Наверное, стоило тогда начать с должности тренера детской бейсбольной команды. «На тебе пятнадцать тысяч, баллотируйся в Городской совет». О чем я думала?

Инес смотрела на паромы, что возят людей на остров Свободы и обратно, и вспоминала времена, когда она точно знала, что хорошо, а что плохо. В 1977 году для нее и активистов Националистической партии Пуэрто-Рико было правильно во имя libertad захватить статую Свободы и политзаключенного Андреса Кордеро. Отпихивая японских туристов и школьников на экскурсии, они захлопнули дверь в сандалии статуи и вывесили с короны пуэрториканский флаг. Листовки летели вниз, как конфетти. Плохо было, что мужчины из ее группы щупали леса под платьем статуи Свободы и спрашивали друг друга:

– Ты когда-нибудь бывал внутри женщины? Не, на самом деле внутри женщины.

Правильно было, когда Нолан Лакоста поднялся по лестнице к месту, где у Свободы предполагалась вульва, вставил член в проржавевшее отверстие и кричал:

– Смотрите, ребята, я трахаю Америку!

Неправильно было, что ее муж, смущенный публичностью, на следующий день ушел от нее, чтобы растить детей в Филадельфии, удовлетворив их любопытство рассказом, что их мать погибла при взрыве, когда собирала самодельную бомбу.

Инес показала за реку:

– Знаю, я рассказывала тебе о случае, когда мы арестовали статую Свободы за недостоверную рекламу.

– Даже фотографии показывала.

– Уинстон, было время, когда я могла позвонить и эвакуировать любое здание в любом городе.

– М-м-м…

Уинстон засунул руки глубоко в карманы и облокотился на ограждение рядом с Инес, спиной к статуе Свободы. Инес выглядела усталой, но полной надежды. Мешки у нее набухли не только под, но и над глазами. Революция оказалась утомительным делом. Инес напоминала боксера после отмены сухого закона: вдрызг пьяный, весь в шрамах, ковыляет от одного питейного заведения до другого, разглагольствуя об обещанной бесплатно рюмке, победе для обычного работяги.

Все вокруг смотрели на горизонт. Какого хрена они все такие оптимистичные? Вот почему она меня сюда привела. Чтобы я подцепил немного лихорадки «вершины мира».