Пол Бейти - Черный кандидат

– Как тебя зовут?

– Фелисия.

– Фелисия, я слышал, ты отвечаешь за хореографию группы, это так?

– Ну, я чем-то таким занимаюсь, да. Радую народ.

– И откуда вы родом?

– Бруклин! Эй, привет всем браткам с района!

– «ЗАД» занимает первые строчки в чартах, и люди везде меня спрашивают, что означает «ЗАД», что мне им ответить?

– Скажите, что оно означает «Звезды Артистического Драйва».

Одна из девчонок кивнула в сторону Уинстона, предупреждая подруг о присутствии большого мальчика. Под взглядами будущих див спина Уинстона выпрямилась, а лицо – смягчилось. Остановившись на почтительном расстоянии, он постучал себя по животу и провел языком по зубам. Хореограф, тринадцатилетняя заводила группы, преодолела дистанцию в два уверенных шага, руки в бока, и ее груди размером с куриное яйцо вторглись в личное пространство Уинстона. Девочка осмотрела его, наклонив голову под странным углом, как ценитель абстрактного искусства в музее.

– А ты ничо так.

Тыловые гарпии сползли с капота со всей сексапильностью, на которую способны двенадцатилетние костлявые подростки.

– Антуан где живет? – спросил Уинстон, поднимая глаза к небу, чтобы удержаться от флирта.

– Наверху, – ответила хореограф, отбрасывая косички со лба и указывая на красные окна. – А ты идешь, чтобы тебе отсосали? Не похож ты на педика.

– Он мой кузен.

– А ты Борзый?

– Ага. Откуда знаешь?

– Он сказал, что ты сегодня придешь. Антуан про тебя рассказывал. Говорил, что ты у него был телохранителем. Лупил ниггеров не по-детски.

– Да не было ничего такого.

Фелисия имела в виду ночи, когда Борзому приходилось сопровождать Антуана, отработавшего ночную смену в пип-шоу, до стоянки такси. Уинстон взбирался по ступеням подсвеченной спиральной лестницы «Секс-дворца», где на втором этаже его двоюродный братец сидел на барном табурете в туфлях на высоком каблуке, узкой мини-юбке и лавандовом бюстье, принимая соблазнительные позы. Наведя марафет, Антуан хоть сейчас мог оказаться на плакате над койкой какого-нибудь скучающего по дому рядового.

– Кто это? – спрашивал он своих коллег: нос смотрит в небо, спина выгнута, безволосые ноги скрещены, она рука безвольно лежит на колене. Антуан призывно смахивал с плеча бретельку, чуть приоткрывал тонкие красные губы и трепетал веками. – Я спрашиваю, кто это?

– Бетти Грейбл!

– Джейн Рассел!

– Сьюзан Хейворд!

– Нет, нет, нет, как можно быть такими дураками: я Ида Люпино!

– А это еще что?

– Вам, сучки, нужно подучить историю.

– Давай, пошли, Антуан, – рычал Уинстон, сдергивая с крючка кроличью шубу и жестом опытного матадора выманивая брата с табуретки в ночь. – Vámonos , черт тебя побери!

– Уинстон, не называй меня Антуаном. Здесь меня зовут Монс Венус, ты же знаешь.

За тридцать долларов в липких долларовых купюрах или полтинник в жетонах для пип-шоу Уинстон провожал Антуана мимо вывески…

ДЕВОЧКИ!

ДЕВОЧКИ!

ДЕВОЧКИ!

(с пенисами)

Деньги не возвращаются.

…и дальше, через строй сексуально неудовлетворенных и разъяренных мужчин. Мужчин, которые после пятнадцати минут легкого петтинга через маленький лючок в плексигласовой перегородке брали телефонную трубку, чтобы обсудить, сколько будет стоить демонстрация влагалища. Антуан сперва тянул время, застенчиво объясняя, что сейчас у него «эти дни». Постепенно его нервное поведение, упорное нежелание «показать киску» и заметное шуршание щетины вызывали у клиента подозрения. Клиент начинал паниковать. Его глаза скакали с груди на кадык, обратно на сиськи, потом на руки и ноги и снова на сиськи. Человек начинал лаять обрывистыми фразами, его злость и шок сплавляли повествовательные, восклицательные и вопросительные интонации в единую мысль, которой подходила любая форма пунктуации: У этой сучки борода. У этой сучки борода? У этой сучки борода!

– Позовите менеджера!

После того как им показывали вывеску и насмешками выгоняли из заведения, мужчины, пережившие психологическую травму, выстраивались на Восьмой авеню, переоценивая свою сексуальную ориентацию. Антуан в сопровождении Уинстона фланировал мимо, словно звезда на красной дорожке, выслушивая требования о возврате денег, угрозы отомстить, а иногда и предложения руки и сердца.

Фелисия открыла помаду и прильнула к боковому зеркалу ближайшей машины. Медленно и уверенно, как тридцатилетняя, нанесла перламутровую помаду.

– Точно как Антуан, – прокомментировал Уинстон. – Девочка, тебе стоит подобрать другой пример для подражания.

Он уже почти вошел в подъезд, но услышал тонкое позвякивание колокольчика и обернулся. Как раз вовремя, потому что в этот момент самая младшая девочка скользнула меж машин, испустила боевой клич и понеслась на него. Наклонившись вперед, Уинстон топнул ногой в тяжелом ботинке.

Громкий звук остановил отощалую валькирию, она пошатнулась, как засыпающий наркоман, пытающийся сохранить равновесие. Уинстон моментально ее узнал: ребенок, который жил напротив бруклинского наркопритона.

– А ты что тут делаешь, маленькая воровка?

Девочка отвела глаза и показала на светящийся красным эркер.

– Если ты хочешь подняться наверх, чтобы шарить по карманам педиков и трансвеститов, имей в виду: они все носят либо платья, либо облегающие брюки.

Девочка сложила цепкие ручонки на груди. На ее лице было такое страдальческое выражение, что, казалось, она скорее обнимает себя, чем выражает презрение оппоненту.

– Пошел ты в жопу, толстый мудило.

Уинстон уже наметил место на ее ноге для пинка, но тут девочка расплакалась. Колокольчик на ее шее весело позвякивал в такт рыданиям, сотрясавшим ее худенькое тело. Уинстон выругался и сплюнул.

– Черт. – Он присмотрелся к ребенку. Она была еще более грязной и худой, чем раньше. – Вы ее знаете? – спросил он остальных девиц, удивляясь, чем вызвал у малолетки такую бурную реакцию.

– Не, какая-то тетка оставила ее тут и зашла внутрь.

Симптомы бедности со временем не меняются, и Уинстон точно знал, на кого походил плачущий ребенок: на второстепенного персонажа «Гроздей гнева» Джона Форда. Бруклинский представитель семьи Джоуд, покрытая с головы до ног застарелой грязью родительского и общественного пренебрежения. Рваные кеды, зашнурованные с пропусками. Сползшие белые носки, окольцованные грязными полосками. Худые коленки, выглядывающие из-под обрезанных джинсов. Розовая футболка с жирными пятнами, из которой она давно выросла. Голый живот обрамляли торчащие ребра, как у львенка, голодающего в африканской засухе. На голове, как языки пламени, торчали нечесаные хвостики, выжженные солнцем до красноты. Девчонка стукнула себя по бедру и сильно прикусила нижнюю губу, чтобы перестать плакать. Уинстон, как подобает доброму самаритянину, похлопал по карманам в поисках жвачки. Сладость исчезла с его ладони раньше, чем он успел что-то сказать. Она жевала быстро, словно опасаясь, что Уинстон залезет ей в рот и заберет угощение.