Пол Бейти - Черный кандидат

– И что там за предсказание? – спросил он. Девочка протянула обертку. – «Того, кто сказал «Слова не могут сделать больно», никогда не били словарем».

Это не предсказание, подумал Уинстон, поднимаясь по лестнице. Просто фраза, констатация или еще какая фигня.

Другие девочки вернулись к мечтам об успехе, представляя, как журналисты пишут восторженные отзывы об их дебютном сингле и берут льстивые интервью для журналов.

– Я такая на обложке типа еду по району за рулем «рейндж-ровера». Машу людям на улице, мол, кагдила! И буду рассказывать репортеру: «Когда-то я знала всех этих ниггеров».

– Придумала! Придумала! Мы будем называться «Н-О-Г-И» – «Неожиданный Объект Громадного Интереса»!

– А давай «Н-А-В-О-З»? «Нагие Акробаты В Общественных Заведениях»?

Тихая маленькая девочка пыталась надуть пузырь, который сделает ее мир светло-розовым. Пузырь такой большой, что, лопнув, он испугает богов и прилипнет к ее ушам. Как только жвачка размокла для надувания, девочка расплющила комок языком о нёбо. Потом с громким влажным хлюпом отлепила диск и передвинула к зубам, чтобы края его улеглись на резцы, а центральное утолщение уперлось в губы изнутри. Она медленно раздвинула зубы и губы кончиком языка, одновременно набирая воздух для рекордного пузыря. У нее был поразительный контроль над дыханием. Мягкий, медитативный выдох породил хороший, чистый шарик, который быстро утончался. Девочка запаниковала. Ей не хватало жвачки. Ее дыхание стало неровным. Еще одна порция воздуха… Но следующий выдох оказался слишком сильным, и вся жвачка вылетела у нее изо рта и шмякнулась на асфальт, розовая, еще сочная, сладкая и липкая. Потерянная навсегда.

Уинстон зашел в фойе, поздоровался с охранником столкновением кулаков, тот отодвинул бордовую занавеску, впуская гостя внутрь. Комната была заполнена танцующими парами. Закрыв глаза и выставив вперед руки, они дрейфовали в тяжелых волнах густого басового фанка. Они плавали в музыке, словно рыбий косяк, внезапно разворачиваясь, меняя направление, повинуясь скрытому в вибрациях сигналу.

Обычно в такой ситуации Уинстон оглядывал танц-пол, колыхающиеся зады, намечал себе симпатичную пару ягодиц, пристраивал к ней свою ширинку и не слезал с нее, пока не приходило время идти за пивом. Но сегодня он танцевать не станет, подумал Уинстон, потому что тут сплошь чокнутая голубизна собралась. Уинстон осмотрел свои руки в поисках заразы. Красный свет придал кофейной коже оттенок зеленого мха. Едкие запахи табачного дыма, благовоний и сахариновая вонь женского парфюма на потных мужиках соединились в подобие болотного газа, немедленно пропитав его одежду. Уинстону хотелось пива, но похотливые взгляды мужчин, толпившихся в темных углах, одиночек, ищущих себе пару, налили его конечности свинцом. Ничего не оставалось, как бежать от гомосексуального бесстыдства.

Он спросил, как найти Антуана, и один из танцующих направил его в подвал, где располагался VIP-зал. У подножия лестницы его ждала вся команда: Фарик, Чарли О’, Надин, Армелло и Буржуй. Они оккупировали дальний угол бара, потягивали «Бад» из банок и молча смотрели телевизор, подвешенный под потолком. Ближе к входу шесть женщин со спокойствием завсегдатаев помешивали свои напитки.

Кузен Антуан заправлял баром, изо всех сил пытаясь выглядеть хлопотливой хозяйкой. Он мотался между блендером и пивным холодильником, то и дело поправляя длинные волосы, собранные в хвост, и поглядывая на телевизор. За спиной у Антуана, среди подсвеченных реклам импортного пива, которого в баре не было, висел неоновый логотип службы доставки цветов – Меркурий в крылатых сандалиях с букетом в руке. Антуан поднял глаза от бутылки коньяка.

– Борзый! – завопил он, выскакивая из-за барной стойки, как заводная кукла. Домашние тапочки, как ледоколы, рассекали рассыпанные по полу опилки. – Черт, как я рад тебя видеть! Думал, ты к этому моменту уже будешь трубить от двадцати пяти до пожизненного. Никого еще не убил?

Уинстон кивнул на супертесный комбинезон, который практически размазал гениталии его кузена по бедру, и парировал:

– А ты вагину не отрастил еще?

Женщины у барной стойки засмеялись; Уинстон заметил, что две из шести смеялись как пираты, с горловым «хо-хо-хо»: одна в бирюзовой блузе и другая с прической, как пчелиный улей, в красной рубашке. Он напомнил себе обещание держаться от них подальше, сколько бы ни выпил, – скорее всего, у них члены побольше, чем у самого Уинстона.

Холодный резкий пшик свежеоткрытой банки пива приманил в конец бара. Телевизор, висевший на стене под углом, напомнил Уинстону пребывание в дневной общей комнате тюрьмы. По барной стойке скользнула банка пива, которую с неожиданной ловкостью перехватил Фарик.

– Тут полно педиков, йоу. Я удивился, когда ты предложил это место, вроде Бруклин, ну и вообще. Педики опять же. Но ты прав – тут нас никто искать не станет.

Фарик послал Надин воздушный поцелуй и нарочито громко сказал:

– Я еле продрался сквозь танцульки. Помню, раньше, когда встречный незнакомый ублюдок пялился тебе в глаза, ты говорил: «Эгей, чувак, респект, что за дела? Береги себя». Теперь, если ублюдок смотрит тебе в глаза, это значит, что он либо хочет тебя пристрелить, либо заправить свой член тебе в зад. Времена изменились…

Остальные в знак одобрения стукнули банками пива по столу. С другого конца бара донеслось недовольное замечание Антуана:

– Интересно, почему мальчики всегда думают, что анальный секс – худшее, что может с ними случиться?

– Ну, я могу придумать кое-что похуже, чем долбление в очко.

– Что, Фарик?

– Когда один член в очке, а другой во рту!

Уинстону шутка понравилась, но он не смеялся свободно, как обычно. На него снова навалилось отчуждение. Вроде его лучшие друзья рядом, руку протяни, а он чувствовал себя так, будто снова оказался на вершине Эмпайр-стейт-билдинг, и смотрел на них в телескоп с обратного конца. Они были в фокусе, но очень далеко.

И дело было вовсе не в его антипатии к Бруклину и не в том, что его окружали мужчины, ищущие яичники и при этом спорящие, являются ли они гомосексуалистами. Впустив в свою жизнь Спенсера и взяв деньги Инес, Уинстон принял на себя какие-то пусть и непродуманные, но обязательства. Он знал, что его друзья сочли это изменой, но и это не было причиной. На поле боя, которым стал его район, Уинстон хотел быть нейтральным чуваком. Он хотел объявить тайм-аут, спереть мороженое в магазине на углу и вернуться в игру, когда захочется. Но Борзый не мог болтаться посередине. Он был или настоящим, или фальшивым. Поверженным или непобедимым.

С ним такое уже бывало, во время шмона в Райкерс, никак с ним не связанного. Во время обхода камер кто-то сунул ему в руки запрещенку. Уинстон не мог решить, что с ней сделать: проглотить, запихнуть в складку жира или вернуть обратно? В результате ему добавили два месяца отсидки.