Пол Бейти - Черный кандидат

– Одно пиздобольство, – сказал он.

Его друзьям словно влепили пощечину. Фарик постучал костылем ему по голени.

– Не, правда. Я видел по телевизору документалку о японских военных преступниках. Ну, они и долбанутые там были, скажу я тебе. Так вот, чтобы грабить банки, они использовали знания, полученные в экспериментах с военнопленными. Надевали лабораторные халаты, забегали в отделение с криками, что работники надышались какого-то ядовитого газа и им нужно ввести антидот. Конечно, противоядие их вырубало, и бум – греби денежки. Белый лабораторный халат и белая кожа открывают любые двери.

Уинстон заговорил очень медленно и размеренно, как и полагается сильно одурманенному человеку.

– Вы хотите отравить весь банк?

– Нет, только их вырубить, – ответила Надин. – Ты что, не слушал?

Армелло хлопнул в ладоши:

– У меня еще с бейсбольных времен остались таблеточки, транквилизаторы, чтобы девочек это самое. Хранил для особого случая.

– Ничего нового. То же самое воровство собак. Трусливое, как все твои планы.

– Это не трусость, это хитрость. Большая разница. Храбрые и накачанные ловят пулю. Как сейчас твой Кеннеди.

Повернувшись к телевизору, Уинстон стер с экрана пыль. Треск статического электричества заставил волоски на руке стать дыбом. Лимузин Кеннеди вошел в поворот. Левой рукой Джеки придерживала шляпку, чтобы ту не унесло ветром. Президент улыбался так, словно ее правая рука была у него в промежности.

– Так, все заткнулись.

Неряшливо одетый белый остановил запись и ткнул в киноэкран деревянной указкой.

– Следите за водителем лимузина. С этого момента мы замедлим воспроизведение. Шофер чуть повернется, опустит правую руку за голову, над левым плечом вы увидите пистолет, услышите выстрел, увидите дым от выстрела – и голову Кеннеди резко отбросит назад. Это были не Освальд, кубинцы или мафия, это был водитель лимузина.

Они крутили фильм кадр за кадром. На зернистом изображении водитель повернул голову. Его рука потянулась к спине, словно он хотел почесать шею.

– Вот черт.

Выстрел, дым, рывок головы, все, как сказал человек на экране.

– Вот черт.

Пораженный Уинстон придвинулся ближе к телевизору, приглядываясь к размытому черному пятну, которое, по словам белого, было пистолетом. Это пистолет? Это не пистолет. Блин, я слишком накурился, чтобы увидеть пистолет .

Чарльз заслонил собой телевизор.

– Вот что с тобой будет, если ты пойдешь на выборы, Борзый. – Он держал перед собой видеокассету «Трахатель № 144».

– Отстань, – пожал плечами Уинстон, прокручивая в голове образ Кеннеди, распластанного на заднем сиденье лимузина.

Эхо выстрелов срезонировало с его собственным недавним свиданием со смертью в Бруклине. Черт, эта вся политика – опасная штука. Если выиграю, я наговорю столько правды, что меня придется прикончить.

Когда Чарльз отошел от телевизора, на экране немолодой уже белый с волосами, собранными в хвост, ублажал брюнетку, которой, судя по виду, восемнадцать исполнилось минут десять назад. Хорошо увлажненная слюной и ласковыми разговорами, девушка готовилась принять седобородого мужика – расставила ноги и раскрыла глаза. Распутник, набор стонов и гримас с обвисшей кожей, не заставил себя ждать и взгромоздился на нее.

– Вот он дает, даже носки не снял.

– И очки.

– Да, но дырку он ей точно не рассверлит.

– Давай, сучка, двигайся, не стой. Работай ногами.

Следующие несколько секунд группа смотрела видео в полном молчании, каждый наслаждался своим любимым аспектом порнографического действа. Для Уинстона это было колыхание женских грудей во время секса. Армелло, не вытерпев, выпалил:

– О, теперь она вылизывает очко! Вам когда-нибудь очко лизали? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Мне да. В Мемфисе это было. Тетка согнула меня пополам, так что колени к ушам прижало, своим языком вылюбила мне анус. Я даже забыл, что в тот день у меня было четыре страйк-аута, два из них с полными базами.

Восторженно тыча в экран, Фарик вернул всеобщее внимание к телевизору:

– Теперь Трахатель обрабатывает киску, вот как надо это делать!

Белый отвесил ему подзатыльник.

– Фарик, что ты, с твоим сколиозом и прочими радостями, знаешь про обработку киски? Ты, думаю, даже задом двигать нормально не можешь, член бьется, как рыба об лед. Наверно, на киске у тебя начинается эпилептический припадок, а потом ты спрашиваешь: «Милая, ты кончила?»

– Надин, чего ты ржешь? Придем домой, я тебе покажу.

– Смотрите на эту белую девчонку, трахается, как мокрая простыня.

– Эй, ниггеры, кто-нибудь из вас был с белой сучкой?

Уинстон, уже ставший трезветь, поднял руку, как ученик на уроке.

– Я был.

– Чего? Ты ничего не говорил.

– Вы же меня знаете, до Иоланды я вставлял член во все четыре входа.

Мужчины закивали, хотя никто из них, освежив свои познания в анатомии, не мог понять, где находится четвертый вход.

– Чувак!

– В точку!

– Красавец.

Один только Армелло с озадаченным выражением лица осекся посередине одобрительного восклицания и принялся считать на пальцах.

– Анальный, оральный, вагинальный. Эй, йоу, а что там четвертое?

Уинстон высокомерно усмехнулся и ответил:

– Девкам мозги трахал, дурачок.

– А где ты с ней познакомился?

– Помнишь, мы в предпоследнем классе ходили в подпольный клуб в районе боен, недалеко от пристани?

– Ага.

– Там еще бывали две девки, белая и черная, лет на десять нас старше, попивали скотч в баре.

– Рыжая эта, чокнутая?

– Когда в клуб вместе приходят белая и черная девчонки, обычно белая хочет позабавиться с черным, а черная хочет подцепить белого парня, железно. Короче, я с ходу попросил у нее номер телефона. Все выгорело, и на следующий день я уже был у нее на хате, сосал сиськи, не потратив ни цента на выпивку, кафе и ромашки. Как ее звали? Холли, Марки, что-то такое. Кажется, Холли.

Надин перекосило.

– Фу-у-у-у… И как она, белая?

– Странное ощущение. Она такая спокойная, уверенная была. Работала компьютерным консультантом. Прямо там, в квартире, у нее был кабинет, вроде домашнего офиса. Я никогда не видел, чтобы у черных были дома с офисами. Даже не слышал, чтобы черный сказал: «Я иду в офис». Так что я просто расслабился и плыл на ее волне. Ты, главное, хорошо соси, а там можешь говорить про гигабайты и зип-драйвы сколько душе угодно. И вот как-то раз мы валяемся, и она ни с того ни с сего начинает: «Знаешь, в детстве у меня была черная няня. Я ее любила как члена семьи. И она меня любила. Мне так сказали ее дети на похоронах».

– Вот куда ее потянуло…

– Да, устроила мне «Унесенные ветром», прикинь? Отец говорил, что каждый придурок, связывавшийся с белой девчонкой, у которой за душой была хотя бы пара центов, слышал ровно то же. Черт, я-то пытаюсь не обращать на такое внимание, типа, мир, любовь, мы все просто люди. Я думал, что эта муть, что отец говорил, просто устарела. Ну, вроде: «Она белая? Ну и что, двадцать первый век на дворе. Люди есть люди. Пускай она чистит зубы органической пастой с фенхелем из Мэна, что с того?»