Камен Калчев - Софийские рассказы

Теплым июльским вечером, когда комары тучами летели со стороны реки, я отправился на своем «зиле» в этот район города, чтобы подыскать себе квартиру. Сказать по правде, меня бесил самодовольный вид этих дворов. Думаю, что этим я обязан своему нигилизму, который и стал причиной моей непутевой жизни. Возможно, и я бы думал иначе, построй я тоже кирпичный домик с двориком и садиком, как эти воодушевленные мещане. Снимаю шляпу, приветствуя их муравьиный труд! Улицы здесь, правда, еще не были замощены, но большинство домиков — из кирпича, с бетонным крыльцом и маленькими колонками. Дворы были густо окружены стеблями подсолнечника, почти повсюду виднелись только что опрысканные купоросом виноградные лозы.

Я остановился, спросил у женщины, где дом номер 48. Машину сразу же окружили, наперебой начали мне объяснять. Женщины меня так запутали, что пришлось несколько раз разворачиваться и ездить взад-вперед, пока я не нашел дом номер 48.

Слава богу, домик мне сразу понравился. В отличие от других он был побелен известью, на крыше вертелся флюгер — деревянный петушок. Сразу стало ясно, что я имею дело с заботливым и старательным хозяином. Но таких людей я всегда боялся, потому что они требовали, чтобы квартиранты входили в дом, сняв обувь.

Оставив машину на боковой улочке, я устало выбрался из кабины. У меня не было даже сил прикрикнуть на ребятишек, которые, словно пчелы, облепили грузовик, чтобы получше рассмотреть. Любовь к технике, охватившая наше юное поколение, всегда причиняла мне неприятности.

Вот и деревянная калитка. Я заглянул во двор. Солнце заходило, и в окошках дрожали его багровые отсветы. Мой будущий хозяин стоял во дворе спиной к калитке, выгребал из бадьи цементный раствор и наполнял им деревянную форму — бетонировал площадку. Судя по быстроте, с которой он заливал бетон, человек он был весьма сноровистый, энергичный. Сразу видно, что все силы отдавал своему хозяйству. Приближаясь к нему с известной долей страха и почтения, я легонько покашлял. Энтузиаст, по уши занятый своей работой, меня не услышал. Он старался: его дом должен стать образцовым, это даст возможность найти для найма хорошую клиентуру.

— Добрый вечер, — поздоровался я.

Мой будущий хозяин тщательно выровнял раствор в опалубке и лишь тогда повернулся ко мне, чтобы ответить на мое приветствие. Это был смуглый лысый здоровяк, с румянцем, с черными усиками и лучезарным взглядом.

— Чем могу быть полезен? — поинтересовался он.

И на меня сразу же повеяло его официантской природой. Не иначе как это мой знакомый по закусочной, где мы с железнодорожниками спорили из-за разбавленного вина. Мне даже стало приятно, что я вновь увидел его физиономию. Однако он сделал вид, что не узнал меня, снова повторил свое «Чем могу быть полезен?» и почесал мизинцем под носом. Я понял, что столкнулся с деловым человеком. Хозяин дома пригласил меня посидеть на скамейке и подождать, пока он закончит свое дело. Я сел и осмотрелся вокруг, пораженный яркими красками заката.

Домик был одноэтажный; окна хозяин изнутри закрыл газетами, чтобы не выгорала мебель. Чуть в стороне от домика виднелась пристройка с небольшой водопроводной колонкой — чешмой. Позади чешмы на грядках росли бобы, чеснок, огурцы, редиска… Часть территории была отгорожена проволочной сеткой, за ней пищали цыплята. Их писк взволновал меня до слез. Потянуло к земле. Это и понятно — ведь я же крестьянин.

Будущий мой хозяин вымыл под краном руки. Он, конечно, меня узнал, но решил притвориться, что не помнит происшествия в своей закусочной. Однако на меня смотрел с подозрением. Я понимал, что только высокая плата за квартиру может его успокоить.

Он сел рядом со мной на скамейку, и начался деловой разговор. Да, ему все известно. С жильем сейчас всюду плохо. Люди готовы заплатить любую цену, главное — была бы крыша над головой. Сам он истратил уйму денег, прежде чем построить этот одноэтажный домик. Один только цемент сколько ему стоил… К тому же еще его нигде не купишь… Он вдруг разговорился, и я живо представил себе его жизнь… София, год 1941, 1942, 1943-й… Бывал ли я в Софии? Еще бы! София мне как родной город. Могу часами говорить о ней.

Он оживился, разволновался.

— Прошу прощения! — воскликнул он. — В Софии я был официантом. Ресторан «Болгария». Получал три тысчонки и десять процентов от выручки. А если прибавить к этому еще и чаевые, которые тогда не были запрещены, вот тебе и зарплата!

— Да, вы правы…

— В то время мне и удалось скопить деньжат. Однако меня мобилизовали и направили на турецкую границу, потом перебросили в другое место. Во время этих скитаний и растаяли мои сбережения.

— Понимаю…

— После войны — снова борьба… Это мои цыплята. Я их месяц назад купил. Инкубаторские. Взял сорок две штуки — одного дети придавили, два сами сдохли, а два исчезли бесследно, думаю, ласка их утащила. Недавно она и во дворе соседей объявлялась. Так что осталось вот тридцать семь штук… Рыжие на откорм, а белые для яиц. А курятник хочешь посмотреть? У меня десять леггорнов. Яйца несут — что горох сыплют.

— Доходное дело.

— Я заведую закусочной, но там все нормировано, учтено… А Гюзелев на чем погорел?

— Какой Гюзелев? — удивился я.

— Да ты же в его ведомственной гостинице живешь! — воскликнул он. — Весь город о Гюзелеве говорит.

— Может быть, вы его с Масларским путаете?

— Да нет же, Гюзелев!.. Директор гостиницы! Гном.

— Да-да, — вздохнул я, — вспомнил. Наверное, его оклеветали.

— В наше время таких вещей не делают.

— Почему не делают?

— После этих перемен в партии…

— А вы с ним знакомы?

— Я с подобными людьми не знаюсь!

— Почему же?

— У меня свои правила в жизни. Я домосед. Не люблю разгульной жизни и прочих подобных вещей…

Цыплята продолжали пищать. Мой собеседник кого-то позвал, и из пристройки вышла полная женщина с тазом в руках. В нем была смешанная с отрубями нарезанная лебеда. Женщина шла как сонная. Ноги у нее отекли, и вообще вся она была какая-то опухшая.

— Это моя супруга, — сказал он. — Ганка, посыпь им, пусть угомонятся, а то все уши мне пропищали… Правда, сильно пищат?.. Да, Гюзелев в прошлом году навязал мне две бочки брынзы, я их еле продал. Но в этом году ему уже не удалось… Я человек честный и терпеть не могу жульничества… Видеть не могу.

— Кого? Гюзелева?

— Нет, брынзу.

Мы замолчали. Я решил перевести разговор на другую тему. Посмотрел на его дом и сказал, что дом мне очень нравится.

— Скромный, — сказал он.

— Почему скромный?

— Такие типы, как Гюзелев, мне страшно мешают. Я постоянно настороже. Вчера вот опять устроили у меня ревизию. Не дают человеку спокойно жить и заниматься своим делом. Сегодня у меня выходной, вот надумал площадку закончить.