Камен Калчев - Софийские рассказы

— Нет, я не курю, товарищ!

— А я курю, товарищ! — сказал я и схватил его за рукав.

Мне показалось, что у него нет руки, таким он был хлипким и мягким. Я дернул его в сторону и сказал доверительно, что шума поднимать не стоит. Он икнул и все-таки попытался издать какой-то звук, однако это ему не удалось. Очевидно, он, как говорят в таких случаях, проглотил язык.

— Иди впереди меня, гадина! — приказал я ему. — В машину!

— Зачем? Я прошу вас…

— В машину! Там удобнее!

— Извините, но что вам от меня нужно?

— Я расскажу тебе одну сказочку…

— Вы шутите, товарищ.

— Вовсе не шучу, товарищ!

— Я позову милицию…

— Попробуй, только попробуй, дрянь такая!..

Я толкнул его вперед, и он чуть не свалился. Я тут же схватил его за руку. Он, словно тростник на ветру, качался взад-вперед, готовый в любой момент пустить слезу. Ярость моя росла с каждой секундой.

Я открыл дверцу и впихнул его в кабину грузовика. Он упал на кожаное сиденье. Ничего с ним не случилось. Только напрягся, вконец перепуганный. Я приказал ему подвинуться дальше, к рулю, и освободить мне место. Он подвинулся, и я сел рядом с ним. Захлопнул дверцу. Он оказался между рулем и мной как в клещах. Я внезапно почувствовал мерзейший запах бриллиантина, которым были напомажены его волосы, но не стал опускать стекло, чтобы никто не мог услышать нашего разговора.

Несчастный совсем побледнел, не мог прийти в себя. Все произошло так неожиданно для него. Он оказался как в клетке. Цель моя была достигнута. Ночь… Безлюдная улица… Тишина… Разъяренный человек, готовый совершить убийство…

Мне стало смешно. Я еле сдержался. Но мысль о Виолете подстегнула меня. Я стал серьезным и неумолимым.

— Слушай, — начал я без обиняков, — ты знаешь, что Виолета беременна?

Он моргал, уставившись взглядом в темное стекло.

— Не знаешь?

— В первый раз слышу, — сказал он.

— Ах вот как, в первый раз! А известно ли тебе, что ты отец ребенка? — продолжал я. — Или нет?

Он резко отодвинулся от меня и начал моргать еще чаще. Я схватил его за борта пиджака и сказал, притягивая к себе:

— Слушай, парень, не строй из себя идиота!.. Ребенок твой! Слышишь?

— Я не имею никакого отношения к нему… — отчаянно пропищал он. — Я давно порвал с нею…

— Наоборот! — сказал я, стягивая туже борта его пиджака и сжимая ему горло. — Ребенок твой… У тебя было много общего с нею!.. И ребенок родится спустя несколько месяцев… Ты понимаешь это?.. Ты отец. Кто будет воспитывать твоих детей? Я, что ли? Отвечай!

Он тяжело дышал, одной рукой упираясь в руль, так как я прижимал его все сильнее, а другой прикрывая лицо, боясь, что я его ударю. Я приказал ему оставить руль в покое и смотреть мне прямо в глаза. Он весь изогнулся и снова начал моргать. Смотреть на меня у него не было сил.

— Ты почему моргаешь? — кричал я. — Смотри мне в глаза!

— Я не моргаю… Я смотрю…

— Прямо в глаза!.. И отвечай на мои вопросы!.. Почему ты ее бросил? Говори! Обо всем по порядку!

— Она сама ушла от меня…

— Как это сама?.. А ребенок?.. Кто будет воспитывать ребенка?

— Я ничего не знаю.

— Кто его будет воспитывать? — повторял я и искал его взгляда. — Ты или я?

— Я не виноват…

— Видно будет, когда предстанешь перед судом.

— За что? Я ни в чем не виноват…

— Там посмотрим… Есть медицина… экспертиза…

— Я чист перед своей совестью…

— Перед совестью?.. А есть она у тебя, совесть?..

— А почему нет?.. Она ходила и с другими.

— С какими другими?

Он молчал и ничего не мог сказать мне. Потом, не в силах выдержать моего напора, проговорил смущенно, но вместе с тем нахально:

— И вы ходили с ней…

Не знаю, как это произошло, но я дал ему такую затрещину, что он завизжал, как щенок, и рухнул на руль. Я схватил его, опять притянул поближе к себе и сказал, чтобы он не притворялся. Однако он в самом деле не притворялся. Изо рта его текла кровь.

— Пиши здесь! — сказал я, сунув ему в руки тетрадку, ту самую, в которой вел дневник пробегов. — Пиши разборчиво: «Беру на себя обязательство…» Или нет! «Обещаю явиться на товарищеский суд… И признать свою вину, так как ребенок мой…» Слышишь? Пиши!

— У меня нет карандаша, — сказал он.

— Да, ты прав. Я тебе его дам!

Я полез в карман, но карандаша там не оказалось. Начал искать в коробке, куда клал обычно путевые листы, но не нашел и там. Я испытывал ужасное чувство: все рушилось из-за какого-то проклятого карандаша!

Масларский следил за мной все так же испуганно, но с надеждой, что карандаша я не найду.

— Все равно ты должен признать, что ребенок твой, чтобы спасти Виолету от общественного позора и скандала, — сказал я, отчаявшись найти карандаш.

Он молчал. Я заметил, что он изменил свою тактику и теперь следил за мной с насмешкой. Уверенность его росла. Он вытащил белый носовой платок и вытер окровавленные губы, те самые, которыми целовал Виолету.

— Ты живешь в обществе, — продолжал я, — и не имеешь абсолютно никакого права бросать своих детей на произвол судьбы… Понимаешь?

Хотя он молчал, инициатива переходила в его руки. Я был жалок с этим своим «понимаешь». И все из-за какого-то карандаша!

— Мораль нашего общества обязывает тебя серьезнее посмотреть на этот вопрос. Понимаешь?

Он слушал меня, уже не моргая. Я говорил назидательным тоном, а он успокаивался. Когда я закончил, он спросил меня:

— И это все, что вы хотели мне сообщить?

Я понял, что потерпел поражение.

— Нет, еще не все, — ответил я, не зная, что еще сказать.

Он посмотрел на меня высокомерно:

— Хорошо, я жду!

— Нечего ждать. Ты приедешь и ответишь за свои дела!

— А почему бы и не приехать? Куда надо приехать?

— Перед обществом будешь отвечать! — ляпнул я невпопад.

Он сказал, что готов отвечать перед обществом, и спросил меня:

— А перед каким обществом?

— Перед нашим.

— Хорошо. Отвечу. Есть еще что-нибудь?

— Есть.

— Могу ли услышать?

— Ты мошенник!

— Спасибо.

— Ты подлец!

— Что еще?

— Ты должен платить на ребенка. Понимаешь?

— Если в этом будет необходимость…

— Будет. На этот раз тебе не удастся отвертеться!

— У меня и не было такого намерения, Я готов отвечать за свои дела. Куда мне надо явиться?

— Сам знаешь, — ответил я бессильно. — Туда, где заварил кашу, и пойдешь…

— Хорошо. А сейчас я могу быть свободным?

— Нет, не можешь!

— Что я должен еще сделать?

— Ты поедешь со мной!

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Поехали.

Я должен был перебраться на ту сторону кабины, где руль, но сообразил, что он может сбежать, пока я буду переходить, поэтому спросил его строго:

— Ты готов?

— Готов, — ответил он таким тоном, будто не его, а меня должны были судить. — Могу ехать куда угодно. Но я не виновен!