Камен Калчев - Софийские рассказы

Прибыли мы в Дервеницу и… что же открылось там нашим взорам? Мекишев стоит в клубе и рисует Цанку!

Жена моя сразу побледнела:

— Я говорила, тебе, что тут свадьбой пахнет? — и незаметно больно ущипнула меня за бок.

Я сдержался и только сказал:

— Ты права, Радка, но потерпи! — Больше я не проронил ни слова.

В этот день я ничего не делал. Когда же мы вернулись в Софию, начался настоящий ад. А спустя два месяца произошла и роковая стычка с Мекишевым. Он, как жена и предвидела, привел к нам Цанку и сказал, что они зарегистрировали брак, то есть повенчались, и он нас ставит перед свершившимся фактом. Он даже сел на стул, подперев голову руками, и долго думал. Волосы его упали на лицо, и поэтому я не мог видеть его переживаний в этот момент, но было ясно, что он сильно мучился, потому что несколько раз вздохнул. Цанка стояла возле него, положив на пол узелок с вещами. Больше ничего у нее не было.

Жена моя не утерпела:

— Это что же, все ваше приданое, другарка? — Она резко повернулась и ушла на кухню.

А на улице шел снег. Бушевала зима. И тогда я сказал тихо:

— Не волнуйся, Мекишев, все утрясется, брат.

Мекишев отбросил назад волосы и долго смотрел на меня своим грустным взглядом. Потом встал, поднял узелок и взял Цанку за руку.

— Завтра приду за остальными вещами, — сказал он и повел жену к двери.

Я пошел следом. Просил их вернуться, но они, судя по всему, не слышали меня из-за метели, разыгравшейся с наступлением зимы. Я долго бежал за ними, потом возвратился домой и в отчаянии плюхнулся на кушетку. Жена все еще занималась на кухне и тихонько напевала: «Белила Лиляна, белила полотна на тихом, на белом Дунае». А ведь голосистая все-таки, неплохо поет, черт ее побери, хотя и постарела уже, и располнела.

— В нашей харчевне, на Экзарха Иосифа, — рассказывал мне Зафиров, — ужинал иногда и товарищ Мичев. Он любил съесть кебапче [4] Острое национальное блюдо из рубленого мяса, печенное на углях. — Прим. ред. с острой подливой, мелко нарезанным луком и вареной зрелой фасолью. Говорил я ему, что хорошо бы и немного подсолнечного масла добавить, как это полагается, хотя бы для формы. А он мне отвечал, чтобы я не глупил в такое напряженное время, как нынешнее, и не дразнил бы население, измученное долгими годами фашистской неволи. «Не подрывай авторитет народной власти, — говорил он мне, — после того как мы ее завоевали такой кровью!» И посылал меня принести ему стаканчик вина, красного, которое он предпочитал другим. Я ему приносил вина из того, что предназначалось для особых гостей, и продолжал вертеться возле его стола в ожидании удобного момента заговорить с ним и обсудить некоторые мучившие меня в последнее время вопросы. Дело в том, что многие из моих близких знакомых уже устроились на государственную службу. А это сильно задевало и мою жену. Даже ты, Мицков, говорил, будто в налоговом управлении есть вакантное место. «Сейчас самое время, — сказал ты мне, — завязать со своим делом и получать на старости лет хорошую пенсию». И ссылался на пример портного Ивана Г. Иванова, который уже работал в налоговом управлении и всегда проходил по нашей улице с кожаным портфелем, набитым квитанциями. «Он был частником, а ты всегда работал официантом и носил пищу товарищу Мичеву в тюрьму, — говорил я себе. — Ты уже поотесался, и почерк у тебя неплохой. Не будь дураком. Куй железо, пока горячо…»

Товарищ Мичев молча ел поднесенное ему блюдо, отпивая понемногу вино для особых посетителей, вытирал бумажной салфеткой усы и не глядел на меня. Я следил за ним издалека, ждал, пока он закончит свой ужин, чтобы заговорить с ним опять о налоговом управлении. А когда он допил свой бокал до дна и вытер усы, на которых еще остались капли вина для особых посетителей, сказал мне немного сердито:

— Зафиров!

— Слушаю вас, товарищ Мичев!

— Где вы берете это вино?

— Из села привозим, товарищ Мичев.

— Уплачен ли акциз?

— Само собой…

— А почему другим посетителям предлагаете не такое вино?

— По посетителю и вино, товарищ Мичев.

— Чтобы я больше ничего подобного не видел!

— От того вина болит голова, товарищ Мичев, а вы занимаетесь умственной работой, поэтому… Извозчики, например, этому вину предпочитают как раз то, другое.

— В следующий раз вы мне и подадите то, которое предлагаете извозчикам!

Он встал и застегнул воротник своей куртки, а во время ужина он всегда позволял себе посидеть свободно, чтоб и ему было удобнее, и пищеварению не мешать. Стоя возле него, я сказал, что форма ему к лицу, она делает его стройнее, хотя он и ростом низковат, и постарел, сидя в тюрьмах в тяжелые годы фашистского рабства. На это он мне ответил:

— Любая форма, Зафиров, стесняет человека, но я обязан ее носить.

— Да, — сказал я, — когда-то мне предлагали остаться на второй срок в армии, но я отказался, потому что в то время я по-другому думал. Сейчас, однако, и я готов послужить народу, пусть только меня призовут.

— Тебе и здесь неплохо, — сказал товарищ Мичев, застегивая ремень и закрепляя пистолет под курткой так, чтобы не пугать сидевших за ужином людей, которые с интересом его рассматривали.

— Да, но одно дело — государственное, другое — частное.

— Это не имеет значения. Везде нужно иметь сознание.

— Да, без сознания куда денешься?

Товарищ Мичев надел фуражку и направился к выходу, рассматривая столики и людей, сидевших за ними. Я проводил его до выхода и прошептал ему на ухо, что хозяин «Граово» господин Хаджиев не появляется вот уже целую неделю и я просто не знаю, как быть, ведь мы остались лишь с поваром и госпожой Хаджиевой, которая сидит в кассе и плачет беспрерывно.

— Не планируете ли вы национализировать харчевню, товарищ Мичев? — спросил я его без обиняков с намерением выведать что-нибудь о господине Хаджиеве, который сидел в тюрьме.

— Власть знает свое дело, брат, и ты не суй нос куда не следует, чтоб его тебе не прищемили… Видишь, какое поле деятельности у тебя!

Он указал мне на столы и сидевших за ними голодных людей, которые ели или поджидали, когда я подойду к ним с их заказами. А ведь в то время было сколько угодно голодных и отощавших людей — одни от недоедания из-за второй мировой войны, другие — из-за болезни. И каждый все смотрел, как бы поправить свои дела, пока есть карточки.

— Зафиров, — сказал мне как-то вечером товарищ Мичев, наколов на вилку кебап, который я ему только что принес, — ты из каких отходов приготовил это блюдо?

— Из молодой телятины, товарищ Мичев.