Камен Калчев - Софийские рассказы

— А почему оно с запахом?

— Из-за того, что нет холодильника, товарищ Мичев.

— Смотри, Зафиров, мы кровь свою проливали не за то, чтобы наживались всякие спекулянты и жулики.

— Ясно, товарищ Мичев.

— И чистота, больше чистоты, брат… Народ должен быть здоровым, потому что ждет его впереди большая работа.

— Вы правы, товарищ Мичев, будет здоров.

— И никаких связей с Хаджиевым… Сегодня мы опечатали мясную лавку его свояка…

— Да-а? — удивился я. — А по какой такой причине?

— Надо не удивляться, Зафиров, а бдить… Частная собственность всегда чревата неожиданностями…

— Так точно, товарищ Мичев. Без сознания ничего не получится… Надо их в государственную собственность переводить…

— Ты все на государственное смотришь, Зафиров. Перестань мне морочить голову этими вопросами. Лучше засучи рукава и работай!

И он опять показывал мне на харчевню, будто это было поле для пахоты, а не покосившееся строение с деревянным потолком и десятком столов, прогнивших от всяких объедков и пролитого на них вина… На другой день Мичев принес два плаката и велел мне повесить их на стену там, где раньше висел портрет его величества, а теперь темнело пятно, выдавая монархические убеждения Хаджиева, который сидел сейчас в тюрьме за свои спекулянтские махинации. На одном плакате было написано: «Будь начеку», а на другом — «Бей врага!» Я их повесил, а товарищ Мичев сказал мне, что предстоят и другие события, свидетелем которых я буду, хотя я еще и не вполне классово сознательный. Спасало меня только то, что в свое время я кормил бедных студентов и время от времени передавал в тюрьму продукты заключенным. Сейчас от меня, как от сознательного гражданина, требовалось действовать, а не тянуть непрерывно руку к государственной службе и не защищать частников вроде Хаджиева.

— Товарищ Мичев, — сказал я ему, — мои товарищи уже включились в социализм, а вы меня все еще держите около частников. Чувствую я, что поскользнусь.

— Ты занимаешь ключевую позицию, Зафиров.

— Не могу больше, товарищ Мичев! Все мне твердят, что и я попаду за решетку, как Хаджиев.

— Что ты предлагаешь?

— Ничего не предлагаю.

— А раз нет, не говори глупостей, а усиль борьбу за гигиену и бытовую эстетику… Что это у тебя на столах за портянки вместо скатертей?

— Нет мыла, товарищ Мичев.

— Застилай столы бумагой.

— Да, вы правы. Я как-то об этом не подумал. Вот что значит общественный разум…

— Каждый день меняй бумагу.

— Ну, может, хоть через день?..

На следующий день я застелил столы оберточной бумагой, сине-красной, и все в зале вплоть до наших физиономий посинело и покраснело. На столик, за который обычно садился товарищ Мичев, я поставил даже розу, а над умывальником повесил круглое зеркало. Приказал и бумажки положить, чтоб руки вытирать, и какого-то порошка насыпать, который мыл хорошо, но при неосторожном употреблении стирал кожу. Поставил я и два красных флажка около кассы, где собирала деньги и плакала госпожа Хаджиева. Я велел ей держаться повеселее, чтобы не портить аппетит клиентам, потому что в противном случае, сказал я, за последствия не отвечаю. Она меня послушалась, боясь, как бы партийцы не подумали что-либо плохое про нее, поскольку муж ее расплачивался за чужие прегрешения, и только попросила поставить флажки и на столах.

Так проходило время в нашей «Граово». Я продолжал вертеться вокруг оберточной бумаги на столах и чувствовал, как худею. У меня разболелась печенка, давал о себе знать из-за подавленного настроения желчный пузырь. Хуже стал цвет лица. Товарищ Мичев видел все это, но молчал. Говорил лишь иногда, чтоб я берег себя от мещанской стихии, которая захлестывала молодых партийцев и губила их. Я, конечно, остерегался, но видел, что это ничего не дает. И тогда я принял решение оставить «Граово», уйти куда глаза глядят, хоть к черту на кулички, и товарищ Мичев вызвал меня в свою канцелярию в управление. У него находились Иван Г. Иванов и некоторые другие жители квартала. Все молчали.

— Зафиров, — обратился ко мне товарищ Мичев, — ты готов?

Я перевел дух и испуганно сглотнул слюну.

— Революция продолжается, брат…

Он посмотрел на других, которые стояли навытяжку возле его стола, и приказал всем сесть. Мы уселись и уставились на товарища Мичева, который в это время держал какую-то бумагу.

— Можно начинать?

— Да, — ответил за всех Иван Г. Иванов.

Товарищ Мичев поднес поближе к глазам бумагу и начал читать. Читал он медленно, вытягивая время от времени свое маленькое тело вверх и указывая одним пальцем в нашу сторону, чтобы приковывать, как я понял, наше неусыпное внимание. Я плохо понимал его слова, но слушал. Даже когда он кончил, я ничего не понял, но, чтобы не попасть впросак, сказал: «Очень хорошо». После этого товарищ Мичев положил бумагу на стол, поговорил с нами еще о чем-то и сказал, чтоб мы расходились по домам и ждали сигнала.

— Шутки в сторону, — сказал он. — Не исключено, что придется прибегнуть к оружию!

Мы разошлись по домам и стали ждать сигнала. Я сказал жене, чтобы она приготовила туристские ботинки, ватник, в котором я часто ходил на экскурсии, и брюки гольф в клеточку, которые были, правда, изрядно потерты, но все еще служили мне. Сказал еще, чтоб сварила несколько яиц и завернула в тряпицу кусок хлеба. И чтоб прекратила расспрашивать меня, куда идем и что будем делать.

Лег я лишь к полуночи. Спал не больше двух часов. Задолго до рассвета кто-то постучал в окно:

— Зафиров!

Открыл я окно и увидел на тротуаре Ивана Г. Иванова в ватнике и галифе и еще двоих незнакомых людей.

— Одевайся, — сказал Иван Г. Иванов и подал мне автомат.

— Зачем он мне нужен? — спросил я.

— Не спрашивай, брат, — сказал кто-то из темноты. Я узнал голос товарища Мичева.

— Куда мы все-таки пойдем, товарищи?

— Дело партийное, брат, и это все. Даем тебе пять минут на сборы!

Была холодная, туманная ночь — приближалась зима. Погрузили нас в какой-то грузовик и повезли на окраину города. Я видел, что на улицах началось какое-то брожение, но ни о чем не расспрашивал, потому что товарищ Мичев приказал молчать. Вскоре мы пересекли железную дорогу и выехали в чистое поле. Вдали мерцали огоньки, которые по мере приближения к ним все более увеличивались. В это время сидевший рядом со мной товарищ Мичев прошептал мне на ухо:

— Запомни, брат, ты участвуешь в историческом событии! — Он указал мне на здание, которое уже выступало перед нами из темноты. — Сегодня ночью мы совершаем вторую революцию… Или, как сказал в свое время Маркс, экспроприацию экспроприаторов!

Тут наш грузовик дернулся раза два, и мы оказались у входа на фабрику, где нам и приказано было сойти.