Камен Калчев - Софийские рассказы

Время текло напряженно. Все мы волновались, сидя за столом, застланным красным материалом, немного выгоревшим, но чистым. На стенах висели портреты политических деятелей. Чугунную перникскую печку еще не вынесли из помещения, несмотря на теплую погоду. Было душно.

Я несколько раз выходил на улицу и, стоя на тротуаре, долго смотрел на идущих. Но на этой оживленной улице не было и признаков ни Ивана Г. Иванова, ни подсудимых. Петрова перестала читать газету. Служащий банка уже не один раз посмотрел на свои часы. А Домусчиев время от времени улыбался, думая, что мы ему что-то говорим. Нервы у всех были натянуты до предела. Я уже был в полном отчаянии, как вдруг увидел среди толпы Ивана Г. Иванова с папкой под мышкой. Он торопился на своих длинных худых ногах к красному уголку и расталкивал людей. Лицо у него было бледным.

— Все собрались? — крикнул он издалека, еле переводя дух. — Произошло непредвиденное и неприятное!

Мы все, вскочив, окружили его.

— Это ужасно! — бросил он папку на стол. — Я только что с вокзала!..

— Что, самоубийством покончили? — спросил Домусчиев, поворачивая ухо так, чтобы лучше слышать.

— Хуже!.. Они удрали вечерним поездом в семнадцать пятьдесят пять…

— Куда?

— Неизвестно! — пожал плечами Иван Г. Иванов.

— А что нам теперь делать? — спросил я с ноткой радости в голосе, хотя вид у меня был встревоженный.

— Не волнуйся, Драган, мы скажем свое слово заочно! А таким, как ты, неустойчивым элементам в нашей комиссии нет места!..

— Ты прав, — сказал я. — Подобные дела не по мне.

Я перекинул через плечо свою сумку и осторожно выскользнул из красного уголка, довольный тем, что и в этот раз избежал наказания, которое мог бы получить…

В те годы научно-технического прогресса и я увлекся техникой, а как это произошло, я вам расскажу.

Случилось это летом. Было начало рабочей недели. Жена моя, приглашенная Зафировым, собирала камни на дачном участке. Она намеревалась поспать там, поскольку местные власти еще не запретили нам пользоваться вагоном и он продолжал служить приютом и убежищем в холодные ночи и дождливые дни, в бури и грозы. Одним словом, я был свободен после трудового дня, выполнив, как и всегда, свои служебные обязанности в почтовом отделении. Прогуливался я по Экзарха Иосифа, насвистывая народные песни, невольно заученные с помощью моей жены вследствие нашей многолетней, рука об руку, семейной жизни.

Так, пребывая в хорошем настроении, я встретился со свояком, которого сопровождал какой-то незнакомый субъект.

— Ты где пропадаешь, Драган? — воскликнул свояк шутливо, положив мне руку на плечо.

— Да здесь я, — ответил я.

— Познакомься с товарищем Кузмановым, техником! — продолжал он с улыбкой, не снимая руки с моего плеча и тряся меня, будто желая проверить, крепко ли я стою на ногах. В последнее время вообще все доброжелательно похлопывали меня по плечу и улыбались мне, потому что я никому зла не делал да и не собирался делать.

— Насколько я знаю, сегодня вечером ты свободен, не так ли?

— Да, Радка на дачном участке.

— Зайдем ко мне домой, посидим… Еленка уже закончила стажировку и скоро будет сдавать экзамены на права… Товарищ Кузманов — инструктор по вождению из «Авто-мото», и мы его пригласили к себе домой на небольшой дружеский ужин… Позавчера из Дряновского монастыря мне привезли чудесную ракийку нового урожая, непременно надо попробовать… Ну чего ты озираешься?

— Поздновато уже, — засомневался я.

— Вовсе не поздно, — возразил свояк, увлекая нас с Кузмановым к своему дому, где нас ждала Еленка, приготовившая закуску и дряновскую ракию.

— Ночь вся впереди, — продолжал свояк, — и некуда тебе торопиться. Ко всему прочему мы с товарищем Кузмановым придумали одно очень интересное дельце, насчет которого и хотим посоветоваться с тобой…

Я посмотрел на него удивленно, но свояк хитро подмигнул мне. Продолжая разговор все в том же возбужденном тоне, он то хватал меня за руку, будто я собирался бежать, а он хотел меня удержать, то опять клал руку мне на плечо. Кузманов шел справа от меня и молчал. Это был широкоплечий молодой человек, с усами, с черными, сросшимися на переносице бровями. За все время, пока мы шли, он не произнес ни слова. И только тогда, когда мы вошли в квартиру свояка и Еленка встретила нас, я услышал, как он сказал низким, словно из-под земли, голосом: «Добрый вечер». После этого он снова замолчал и за весь вечер, пока мы чокались рюмками и ели, не проронил ни слова. Правда, это было нелегко, так как свояк и Еленка, развлекая нас, не умолкали ни на минуту.

Действительно, мы провели этот вечер очень весело, сидя за богатой трапезой. Еленка позаботилась обо всем: и ракийка была, и винцо белое, охлажденное специально по этому случаю, и лясковская бастурма на закуску, и вареная курица, разломанная на куски и посыпанная черным перцем, который был в те годы редкостью. Даже, кофе в конце ужина был настоящим, а не суррогатным, какой тогда продавался обычным покупателям. Все было сделано и приготовлено так, чтобы удовлетворить инструктора полностью. Усилий и средств на это не жалели. Любезные приглашения отпробовать чего-либо следовали со стороны хозяев одно за другим. Свояк так старался, наполняя наши рюмки, что Еленка была вынуждена незаметно наступить ему под столом на ногу, чтобы он вел себя поумереннее, а он, с откровенным своим характером, выдал ее:

— Ты, Еленка, не наступай мне на ногу, потому что товарищ Кузманов пришел сюда выпить, а не машину водить… Правильно я говорю?

Кузманов едва заметно усмехнулся, перестав на какой-то миг жевать, а потом снова начал без перерыва медленно и аппетитно работать мощными челюстями. А Еленка, будучи умнее и догадливее своего мужа, превратила все в шутку, взялась за кувшин и начала наливать вино сама, чтобы показать, что ей его вовсе не жалко. И разгорелось еще более непринужденное веселье, но оно, конечно, не мешало и нашему деловому разговору, для которого мы, собственно, и собрались.

В этот вечер я понял, что Еленка хорошо освоила вождение машины. Не давались ей только задний ход и теория, в которой было много технических терминов и других подробностей. Но и это, конечно, не могло не покориться ее настойчивости и терпению.

— Вождение — это самое важное, — успокаивал ее свояк, — потому что никто не станет тебя спрашивать, сколько цилиндров в «опеле», а будут смотреть на то, как ты водишь…

— И рефлексы… Надо, чтобы были рефлексы! — прервала его Еленка. — Это даже важнее вождения. Ведь у меня есть рефлексы, товарищ Кузманов, правда?