Камен Калчев - Софийские рассказы

— Ты только посмотри, как он улыбается беззаботно, — продолжал Иван Г. Иванов. — И не подозревает даже, что мы уже принимаем меры… Несчастный!

— Решил, видно, утопить свое горе в алкоголе, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать, потому что в это время думал больше об Игнатовой, красивой, с высоким бюстом, в красном свитере, чем о Каишеве, который пришел в нашу школу год назад и преподавал физкультуру.

— Ничего, он сам себя утопит! Жаль только Игнатову, такая хорошая учительница, а связалась с женатым мужчиной, будто холостых нету.

Я слушал опустив голову, и образ Игнатовой все рельефнее выступал в моих мыслях: округлые формы, красивые глаза… черные косы, которые она иногда собирала на затылке в большой тугой узел над длинной белой шеей… ее губы, розовые и влажные, слегка полноватые… ямочки на щеках… немного неровные, но блестящие и абсолютно здоровые зубы, не знавшие прикосновения инструментов зубного врача… Все это плюс еще энергичная походка, помогавшая представить во всем великолепии ее чудесные, полноватые ноги, с развитой мускулатурой, приводило меня в особое настроение, и я представлял ее в объятиях Каишева, забывшую о своих обязанностях перед обществом и школой… И кто знает, сколько бы я еще терзался, переполненный подобными чувствами, если бы не голос Ивана Г. Иванова, имевшего удивительную способность читать мои мысли.

— Да, она красива, это верно, — сказал он. — Никто не оспаривает этого факта, но такая красота, дорогой, дается женщине не для того, чтобы разрушать чужие семьи, которые создаются годами… Каждому хочется иметь красивую жену… Но ты только подумай, куда придет общество, если все мы начнем катиться по наклонной плоскости?.. Что станет с семьей, этой основной ячейкой государства?

— Да, ты прав…

— Именно поэтому, — прервал он меня, — надо каленым железом выжигать эту язву, пока она не охватила весь организм. Самое позднее через три дня Каишев и Игнатова предстанут перед специальной комиссией, чтобы ответить за свои деяния… В комиссию по моему предложению включен и ты.

Я почувствовал, как кровь прихлынула к моей голове. В ушах зашумело, и я упал бы со стула, если бы не схватился за стол.

— Боже упаси! — закричал я. — Это дело не по мне!

— Не возражай, брат, не каждому дано заниматься подобными вопросами. Это деликатное дело.

— Прошу тебя! — кричал я. — Я не хочу!.. Я стеснительный. Я так вам все запутаю, что вы потом и концов не сыщете…

— Решено, брат!.. Выхода нет.

— Я пойду к товарищу Мичеву!

— К твоему сведению, товарищ Мичев уже не занимается подобными вопросами, я его замещаю. — Он улыбнулся с видом победителя, после чего его физиономия вновь приобрела серьезный вид — на переносице между бровями залегла вертикальная складка, прямая и глубокая, и уже не исчезала до конца нашего разговора.

— Если ты откажешься, — сказал он в заключение, когда мы уже выходили из «Граово», — то это будет означать, что ты не хочешь выполнять общественные обязанности, о чем мы и сделаем соответствующий вывод…

Он положил руку мне на плечо, поскольку я был ниже его ростом, и мы так и пошли по улице.

— Что дороже, — вопрошал он ровным голосом, — общество или Игнатова?.. Государство или Каишев?.. Мораль или бытовое разложение?..

Я виновато помалкивал, а он продолжал сжимать мое плечо, будто хотел смять меня, сделать совсем маленьким и сбить окончательно с толку, дав волю своему красноречию.

Так мы медленно дошли до его квартиры. Остановились перед домом. Это было трехэтажное здание с железными решетками балконов и сквериком перед ним, засаженным ароматными цветами. Иван Г. Иванов жил теперь на первом этаже, который когда-то занимала чета Хаджиевых, а прежде он жил на самом верху, под черепичной крышей, но после Девятого сентября спустился, как шутливо говаривал сам, поближе к народу. И не ошибся, так как сердце его поизносилось, да и у жены его со здоровьем не все было ладно. Детей у них не было, и она была вынуждена развести дома всяких собачек и других животных, пока окончательно не потеряла здоровье.

Он продолжал рассказывать мне о своей семье, не забывая, однако, вместе с тем упоминать об Игнатовой и Каишеве, разжигая еще больше мое любопытство. Меня, разумеется, волновали кое-какие вопросы, но я не смел их ему задать, потому что не знал, как он на них отреагирует. Особенно волновала меня Игнатова, упавшая в объятия Каишева и отдавшая свою красоту человеку, которого не знали ни наш квартал, ни вообще общество, терпеливо растившее свои кадры. В конце нашего разговора я таки не утерпел и спросил!

— А все же дошли они в своих отношениях до крайности или нет?

Иван Г. Иванов усмехнулся:

— Что ты понимаешь под крайностью?

— Доказано ли все, — продолжил я запинаясь, — или это только слухи?

— Если не веришь, зайдем ко мне домой, я тебе прочитаю копию акта и протокола милиции. Согласен?

— Да, любопытно, — сказал я и почувствовал, как порочные мысли полезли мне в голову, а сердце учащенно забилось, словно я двенадцатилетний мальчишка, а не остепенившийся уже мужчина, имеющий жену и ребенка, вступившего в переходный возраст. Почувствовал даже, как у меня пересыхает во рту.

— Да, да, пойдем ко мне домой, я прочитаю тебе копию!.. А кроме того, нам надо поговорить с тобой и о расследовании.

«Ну и что такого? — подумал я. — Зайду!» И пошел вслед за ним.

Пройдя по узкой дорожке, мы поднялись по каменным ступенькам и вошли в вестибюль первого этажа, оклеенный дорогими обоями, каких сейчас нет, с вешалкой для одежды, с большим овальным зеркалом, принесенным сюда, по всей видимости, из швейной мастерской. Иван Г. Иванов снял шапку, пятерней пригладил перед зеркалом волосы и пригласил меня пройти в гостиную, где зажег люстру с несколькими лампочками, оставшимися тоже с прошлых времен и прилично сохранившимися. В углу виднелось канапе с потертой плюшевой обивкой, а посередине стоял круглый столик, покрытый кружевной салфеткой. У окна я увидел швейную машину и ширму.

Иван Г. Иванов пригласил меня присесть к круглому столику, а сам исчез где-то в глубине комнат и долго не возвращался. Потом я услышал шепот за стеклянной дверью и различил силуэт его жены, обозначившийся на матовом стекле двери. Она стояла опустив голову. Он что-то ей говорил. Вскоре их силуэты исчезли, а спустя несколько минут жена Иванова вошла в гостиную с подносом, на котором стояла вазочка с вишневым вареньем. Его я предпочитаю всем другим.

— Добро пожаловать, — сказала она очень тихо и поставила вазочку с вареньем передо мной. Это была маленькая женщина, довольно невзрачная, с редкими рыжеватыми волосами и белым, морщинистым от чрезмерного употребления косметики лицом. По всей вероятности, мы подняли ее с постели, ведь было уже довольно поздно.