Юй Хуа - Братья

Лю закрыл дверь, и «бэха» тронулась, сопровождаемая черным «мерседесом». Помощник Лю скатал дорожку, уложил ее обратно на плечи и побрел за своим начальником. Тут кто-то в толпе вскинулся с вопросом к уходящему Лю:

— А после церемонии она небось останется с Ли на ночь?

Лю, не оборачиваясь, процедил:

— Без комментариев.

Белое и черное авто медленно катились по улицам поселка. Когда свет заходящего солнца стал потихоньку тускнеть, «бэха» остановилась на повороте, Бритый Ли констатировал: «Стемнело», — распахнул дверцу, схватил Линь Хун за руку и пулей вылетел из машины, прежде чем упала тьма, а потом нырнул в черный «мерс», влившись в черноту природы. Линь Хун, сжимая в руке розу, все никак не могла прийти в себя. Она даже не поняла, что они только что сменили машину, а Бритый Ли все смотрел на нее с улыбкой истинного джентльмена.

Черный «мерин» под покровом ночи въехал во двор офиса Бритого Ли. Ли выпрыгнул из машины и, обежав ее сбоку, бросился сам открывать дверь перед Линь Хун. Потом он галантно сопроводил ее под руку в свой сверкающий огнями кабинет. Там он увлек ее на диван и, прочувствованно глядя на Линь Хун, произнес:

— Этого дня я ждал двадцать лет.

Линь Хун обратила затуманенный взгляд на Бритого Ли, не говоря в ответ ни да, ни нет. Ли взял у нее из рук розу и отшвырнул ее на чайный столик перед диваном, а сам принялся обеими руками гладить лицо Линь Хун. Она задрожала всем телом, и руки Ли соскользнули ей на плечи, а потом и на предплечья. В конце они сжали ее запястья в ожидании, что дрожь потихоньку успокоится. Ли казалось, что ему нужно очень много сказать Линь Хун, но он все никак не мог вспомнить, что это. Он мотнул головой и с горечью выдавил из себя:

— Линь Хун, надеюсь, ты поймешь… — Она растерянно посмотрела на Ли, не соображая, что ей нужно понять. — Я уже разучился толковать про любовь, надеюсь, ты поймешь… — жалостно продолжил Ли.

— Что поймешь? — спросила она.

— Мать твою, — ругнулся Ли. — Я не умею про любовь балакать, могу только ей заниматься.

Сказав это, он повел себя, как настоящий разбойник. Пока Линь Хун все так же растерянно смотрела на него, не в силах взять в толк, о чем он толкует, Ли обхватил ее и запустил одну руку ей в трусы. Сделал он это быстрее молнии, и, когда Линь Хун поняла, что произошло, она уже оказалась зажатой между Ли и диваном со спущенными до колен брюками. Линь Хун намертво вцепилась в свои брюки и закричала, как резаная:

— Не надо, не надо так…

Бритый Ли, как дикий зверь, за пару минут сорвал с нее всю одежду, а за минуту скинул все и с себя. Линь Хун отбрыкивалась от голого Ли руками и ногами, жалобно выкрикивая имя мужа:

— Сун Ган, Сун Ган…

Ли придавил ее к дивану, ухватив обеими руками ее руки и раздвинув своими ногами ее ноги, и сказал:

— Ну, Сун Ган, извини!

Так Ли оказался внутри ее тела. Линь Хун уже несколько лет не касалась мужская рука. Сперва она закричала что было мочи, а потом чуть было не лишилась чувств от наслаждения. Ли заерзал, и Линь Хун, всхлипнув, заплакала. Она почувствовала себя, словно сухой хворост, охваченный пламенем, и плакала, не понимая, от стыда ли, от радости. Минут через десять ее плач сменился стоном. Ли вошел в раж, и она позабыла о времени и целиком отдалась ощущению быстроты движения. Все длилось чуть больше часа. За этот час Линь Хун испытала не испытанный доселе ни разу оргазм — причем целых три раза. Последние два пришли вслед за первым, заставляя ее тело содрогаться, как мотор «мерседеса», а ее горло издавать пронзительные звуки, как автомобильный клаксон.

Когда все закончилось, она осталась лежать на диване, не в силах пошевелиться. Ли распластался на ней сверху и тяжело дышал. Линь Хун подумала, что с Сун Ганом у них никогда не получалось больше двух минут. Когда он был здоров, то отделывался по-быстрому, а когда заболел, то и этого не стало. Линь Хун погладила Бритого Ли и подумала: «Оказывается, вот какие мужчины бывают».

Ли, полежав на ней пару минут, подскочил и с воодушевлением понесся в туалет, чтоб помыться и одеться. Выйдя из туалета, Ли увидел, что Линь Хун уже набросила на себя сорванную одежду, и отправил ее мыться. Но она лежала на диване, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и только утомленно покачала головой.

Бритый Ли не стал больше ничего говорить. Он уселся за стол и стал звонить по телефону, громогласно обсуждая свои дела. Пока он висел на телефоне, Линь Хун укрылась одеждой и в растерянности обдумывала все, что только что случилось. Мысли крутились у нее в голове, как волны, а воспоминания подпрыгивали на этих волнах, словно лодчонка. Линь Хун чувствовала только, что нечто быстрое, как молния, случилось с ней и что оно уже кончилось. Потом она ощутила, как в глаза бьет свет, и осознала, что лежит голой на диване в кабинете Бритого Ли. Покачиваясь, она поднялась, прикрывая тело одеждой, и вперевалку поползла в туалет. Там она помылась, оделась и потихоньку начала приходить в себя. Глядя на отражение в зеркале, Линь Хун зарделась. Она не смела выйти из туалета, думая, как ей теперь посмотреть в глаза Бритому Ли.

Тем временем Ли закончил звонить и, толкнув дверь туалета, громко объявил, что проголодался. Ухватив Линь Хун за руку, он выкатился из кабинета, совершенно позабыв о злополучной церемонии. Линь Хун тоже забыла про портрет и растерянно последовала за Ли в машину. Они поехали в принадлежавший Ли ресторан и устроились там в отдельном кабинете. В этой комнате Линь Хун впервые отведала акульих плавников и абалоней*, про которые только слышала. Она знала, что всей ее годовой фабричной зарплаты хватит разве что на пару таких деликатесов, но ей не удалось почувствовать никакого особенного вкуса.

Линь Хун думала, что после ужина сможет вернуться домой. Она и представить не могла, что это только начало. После еды Ли был по-прежнему исполнен сил и потащил ее в принадлежащий ему ночной клуб. Там она обнаружила себя в комнате для караоке, где Ли на одном дыхании исполнил три песни про любовь и стал заставлять ее тоже пропеть три штуки. Линь Хун сказала, что не умеет петь, и тогда Ли припечатал ее к дивану, снова уцепившись за ее брюки. Линь Хун опять начала хватать его за руки, умоляя:

— Не надо, не надо так…

Ли, кивая головой, твердил:

— Ну, только одну штанину…

В итоге он спустил-таки штанину. Но на сей раз Линь Хун больше не взывала к Сун Гану. Она повернулась на бок и обняла Бритого Ли, а тот, как заводной, принялся за свое дело. Все опять продлилось около часа. Линь Хун вновь ощутила теплую волну, правда, всего одну. Потом на ватных ногах она вышла вслед за Ли из клуба и в полубессознательном состоянии поехала к нему домой. Там, устроившись на кровати, они посмотрели вдвоем гонконгское кино. Было почти три часа утра. Линь Хун, привыкшая обычно засыпать рано, уже еле могла разлепить глаза, но Ли вновь, придавив ее к кровати, пустился во все тяжкие. Она уже больше не отстраняла его. Смирившись, Линь Хун не почувствовала больше горячей волны, ей было только немного приятно, зато потом внутри заболело. Через час Ли наконец-то отстал, и она провалилась в сон. Всего через два часа он растолкал ее, потому что вспомнил, что они так и не открыли портрет. Линь Хун сползла с кровати и неровной походкой последовала за Ли обратно в офис. Только там она, считай, проснулась. Тут она заметила, насколько роскошно обставлен его кабинет. Она подошла к гигантскому портрету и стянула с него красный бархат. Картина была размером с целую стену. Бритый Ли, затянутый в костюм, улыбался с холста, упираясь головой в потолок. Линь Хун поглядела на портрет, потом на самого Ли и сказала, что нарисовано очень похоже. Тут Ли снова уложил ее на расстеленный на полу красный бархат и занялся своим излюбленным делом. Это был уже четвертый раз за прошедшие десять часов. На этот раз она чувствовала только боль. Ей казалось, что Ли словно лупцует ее хлыстом, и внутри все горело, как обожженное. Линь Хун, стиснув зубы, терпела и ойкала, а Ли думал, что ойкает она от удовольствия. Он раздухорился так, что никак не мог закончить, а меж тем время уже перевалило за час, но Ли не обнаруживал никаких признаков усталости. Линь Хун не выдержала и шумно выдохнула воздух. Ли спросил ее, чего это она вздыхает, и тут только Линь Хун созналась, что уже на стенку готова лезть. Ли тут же остановился и, разведя ее ягодицы, заглянул между ними. Там все было красное и опухшее. Тут Ли набросился на нее: чего ж она раньше не сказала? Да если б он знал, что ей больно, то ни за что не стал бы продолжать, даже если б ему посулили запись в Книге рекордов Гиннесса. Потом он накрыл себя и Линь Хун красным бархатом, сказал, что потеха кончилась — пора спать, и отключился. Так они и проспали до обеда. Только когда бывший Писака забарабанил в дверь, они проснулись.