Юй Хуа - Братья

— Я имел в виду — почем пельмени?

Девица сообразила, что ему надо, взяла деньги и протянула чек. Сун Ган с чеком в руках продолжал стоять у кассы, пока она не попросила его выбрать столик и добавила, что пельмени как раз готовятся и нужно будет подождать минут десять. Сун Ган оглядел хохочущих посетителей и выбрал место от них подальше. Он замер с равнодушным взглядом, как школьник за партой, в ожидании заказа.

Когда пышущие жаром пельмени наконец появились, Сун Ган медленно освободился от повязки и, вставив трубочку в рот, принялся шумно высасывать из них бульон. Хохотавшая компания чуть не окочурилась со страха — бульон в пельменях был пусть и не крутой кипяток, но уж восемьдесят — девяносто градусов в нем было как пить дать, а Сун Ган сосал его как ни в чем не бывало, словно то была прохладная водичка. Покончив с первым пельменем, он принялся за второй, а потом и за третий. После этого Сун Ган вскинул голову и смерил взглядом пораженный народ. Он улыбнулся, и у них похолодело в кишках от этой улыбки, потому что то была улыбка ненормального. Сун Ган опустил голову и вложил в рот пельмень. Управившись со всеми тремя, он надел повязку и вышел из закусочной.

Солнце уже заваливалось за горизонт, и Сун Ган побрел по поселку ему навстречу. Он шел по улице совсем не так, как раньше. Высоко вскинув голову, Сун Ган глядел во все глаза по сторонам на пешеходов и магазины. Когда кто-нибудь окликал его по имени, он больше не хмыкал себе под нос, а приветливо махал в ответ. Проходя мимо прозрачных витрин, он останавливался и внимательно изучал выставленные товары. Многие лючжэньцы видели тем вечером Сун Гана. Потом куча народу вспоминала, что раньше он всегда словно спешил куда-то, зато в тот памятный вечер шел медленно, словно прогуливался, неспешно изучая вещи в витринах, оглядываясь вслед каждому прохожему и даже не обделив вниманием придорожные платаны. Перед одним музыкальным магазином он задержался минут на пять-шесть. Послушав две какие-то попсовые песенки, он пробурчал из-под повязки:

— А ничего так музычка.

Проходя мимо почты, он достал из кармана два письма и вложил их в почтовый ящик. Потом он опустился перед ним на корточки и заглянул вовнутрь, чтоб убедиться, что письма оказались внутри. Лишь затем Сун Ган спокойно пошел прочь, навстречу заходящему солнцу.

Выйдя из поселка, он дошел до железнодорожного переезда и опустился на камень рядом с дорогой. Снял повязку и вдохнул свежий вечерний воздух. В полях вокруг шумели колосья, ждущие, что их срежут. Невдалеке бежала речушка, и вечерняя заря уже легла красными полосами на воду. Заметив отсветы на реке, он поднял голову и посмотрел на закатное небо, которое показалось Сун Гану в сотни раз красивее земли. Ярко-алое солнце сияло в его просторе, и бегущие мимо кучевые облака сверкали всеми цветами, как переливающиеся морские волны. Он ощутил, что видит свет, что, как челнок, плетет по небу изменчивые узоры. Потом Сун Ган опустил голову и снова оглядел окрестные поля, залитые лучами вечерней зари, словно усеянные розами. Ему показалось, что он сидит в самом центре цветочного поля.

Тут он услышал дальний гудок поезда. Сун Ган снял очки, протер их и, надев обратно, увидел, что солнце уже наполовину завалилось за горизонт и что поезд выезжает прямо из-под него. Он вскочил на ноги и сказал себе, что пришла пора оставить этот мир. Ему было жаль своих очков — их непременно раздавил бы поезд, а потому он снял их и оставил на камне, с которого поднялся. Однако Сун Гану показалось, что так они не очень заметны. Тогда он скинул рубашку и расстелил ее на камне, а сверху положил очки. Потом он полной грудью вдохнул воздух этого мира и надел обратно повязку, позабыв, что мертвые не дышат и что он никак не сможет заразить тех, кто придет за телом. Сделав вперед четыре шага, Сун Ган лег на рельсы и раскинул руки. Он почувствовал боль под ложечкой, где металл врезался в тело, и переполз немного вперед, припав к рельсам животом. Так было намного удобнее. Рельсы под ним задрожали от приближающегося поезда, задрожало и тело Сун Гана. Тут он вспомнил небесные краски и, запрокинув голову, уставился в далекий простор. Он показался ему безмерно прекрасным. Повернув голову набок, Сун Ган поглядел на поля, словно бы усеянные розами, и подумал, что и они безмерно прекрасны. В этот миг он вдруг заметил морскую птицу, с протяжными криками летевшую издалека прямо к нему. Поезд, гремя, пронесся по его пояснице. Перед самым концом глаза Сун Гана запечатлели последний образ — одинокую морскую птицу, что парила над сотнями залпов цвета.

Бритый Ли с Линь Хун на белоснежной «бэхе» в сумерках вернулись в Лючжэнь и въехали во двор его дома. Линь Хун сделала свою операцию, а Ли замутил на северах несколько удачных сделок. Оба вышли из машины, как триумфаторы. Едва они успели войти в гостиную, как у Ли зазвонил мобильник. Звонил Писака Лю, чтоб сказать, что ужин уже готов и можно отужинать когда заблагорассудится. Положив трубку, Ли заметил:

— Какой заботливый, мудак.

Швырнув чемоданы в гостиной, Бритый Ли с Линь Хун, как ласточки, полетели в столовую. Уже стемнело, и Ли зажег люстру. Они увидели, что на столе уже расставлена еда, в середине торчит букет красных роз, а из стального ведерка со льдом выглядывает заткнутая пробкой бутылка французского красного вина 1985 года. Бритый Ли и Линь Хун опустились друг напротив друга. Ли был очень доволен Писакой.

— Романтично он тут все обставил, мудила, — заключил он.

Линь Хун оглядела стол с едой и букетом и рассмеялась. Она сказала, что все выглядит так, словно ужинают здесь какие-то заграничные товарищи. Ли тут же напустил на себя вид иностранного джентльмена: выпрямившись, достал из ведерка бутылку с вином, вытащил пробку и налил немного себе в бокал. Опустив бутылку на стол, Ли легонько покачал вино, приставил к носу и понюхал. Потом он сделал глоток и одобрительно сказал:

— Неплохое винишко.

Заложив левую руку за спину, он поднялся и стал правой рукой изящно наливать вино в бокал Линь Хун. Потом Ли сел на место и, подняв свой бокал, терпеливо ждал, пока Линь Хун поднимет свой. Она невольно улыбнулась. Матерящийся как черт Ли внезапно стал жуть каким изысканным — такое она видела в первый раз.

— Ты где этому выучился? — с улыбкой спросила она.

— По телику.

Сказав это, Ли чокнулся с ней, и Линь Хун сделала маленький глоток, а потом поставила бокал на стол. Бритый Ли одним махом осушил свой, словно пил на спор. Опустив бокал на стол, он, как собака, которую говно жрать никак не отучишь, снова взялся за свое и грубо прикрикнул:

— Ешь быстрей! Как поешь, ступай мыться, а потом в постель и жди меня!