Юй Хуа - Братья

Сун Ган объяснил брату, что два первых приема они уже использовали. Когда за день до того мальчишки были отправлены добиваться любви Линь Хун — это и означало «обойтись без обиняков». Когда сам Ли вступил в бой — он перестал ходить вокруг да около. Так почему же третий прием называется «подтянуть подкрепление»? Потому что не стоит больше ходить одному. Ли должен призвать на помощь всех своих подчиненных, чтобы Линь Хун оценила внушительность его артели. Четвертый прием, по словам Сун Гана, был крайне важен, от него зависела победа.

Сверкая глазами, Ли спросил его:

— Как же нужно действовать в глубоком тылу?

— Прийти к ней домой, — отвечал Сун Ган. — Действовать в глубоком тылу значит действовать в ее семье, убедить ее родителей. Это называется «брать быка за рога».

Ли закивал.

— А «терпенье и труд все перетрут»? — спросил он.

— Каждый день преследовать ее, прилагать все силы, пока она сама не попросится замуж, — ответил Сун Ган.

Бритый Ли хлопнул что было силы по столу и прокричал:

— Сун Ган, ты и правда достоин быть моим стратегом!

Затем Ли перешел к немедленному исполнению — на следующий день он подтянул подкрепление. В компании своих верноподданных инвалидов Ли зашагал по улицам Лючжэни: народ аж охрип от хохота и животы себе растянул. Бритый Ли боялся, что хромые будут тащиться слишком медленно и отстанут, поэтому велел им идти первыми. В результате получилось, что колонна все время встречала на своем пути препятствия и шла в полном беспорядке. Один инвалид хромал на левую ногу, другой — на правую. Получалось так, что один дохрамывал до левой стороны улицы, а другой оказывался на правой. От этого трое идиотов приходили в полное замешательство: они клонились влево, потом бежали назад и вправо. Держась за руки, идиоты общими усилиями шатались из стороны в сторону, сбивая то и дело четверых слепцов, стучавших палками по мостовой. Слепцы падали и снова поднимались. В итоге один из них продолжал идти вперед, двое шли назад, а еще одному путь преградил придорожный платан. Тыча в него палкой, слепой кричал:

— Товарищ директор, товарищ директор, где это я?

Бритый Ли, обливаясь потом, крутился меж ними, как заводной. Сперва он вернул слепых, которые пошли назад. Тут переднего слепца снова сбили идиоты, а тот, что остался под деревом, продолжал издавать жалобные вопли. Слава Богу, оставалось еще пятеро глухих. Ли, жестикулируя что есть мочи, направлял их движения, запрещая идти гуськом и требуя рассредоточиться. Один глухой привел слепца, застрявшего под деревом, двое пошли вперед управлять идиотами, а еще двое подняли на ноги упавшего. Ли делал им знаки и руками, и ногами, словно выписывая по улице пируэты. Прыгая, как козел, и тыча себя в ухо, он кричал в толпу:

— Это глухие.

Стараясь сдержать ряды посланцев, Ли обнаружил, что проблема заключается в идущих впереди хромцах. Он тут же подбежал к ним и велел поменяться местами, чтоб припадавший на левую ногу шел вправо и наоборот. Теперь строй перестал расползаться — хромые через пару-тройку шагов стукались лбами, расходились и все повторялось сначала. Ли снова запрыгал козлом, давая понять, что на глухих возложена новая миссия. Двое встали с левой стороны строя, а трое — с правой, чтобы, как жандармы, надзирать за ним.

Наконец-то строй смог двигаться беспрепятственно. Обливаясь потом, Бритый Ли развернулся к хохочущей толпе зевак и, как начальник с инспекцией, приветственно помахал им рукой. Народ обсуждал странную шеренгу на все лады — и куда это она идет такая? Бритый Ли торжественно заявил, что пригнал всех инвалидов артели, чтобы подтянуть подкрепление под стены трикотажной фабрики и объявить Линь Хун о своей необъятной и бесконечной любви.

— Я хочу, чтобы Линь Хун знала, что моя любовь больше гор и глубже моря, — сказал он.

Это было самым изумительным зрелищем за всю историю нашей Лючжэни. Народ бросился делиться новостями, и вскоре все: мужики да бабы, малые и старые, побежали на трикотажную фабрику. Многие продавцы отпросились из лавок, а рабочие сбежали со смены. На улицы хлынула настоящая толпа. Зеваки теснились и толкались, как волны водоворота, окружая шеренгу инвалидов. Вместе они выплеснулись на фабрику.

Старикашка-привратник вздыхал от восторга: куда ни глянь — всюду были люди. Он твердил, что с тех пор как завершилась «культурная революция», столько народу зараз он больше не видел.

— Я уж подумал, что председатель Мао приехал, — пошутил он.

Кто-то в толпе, обделенный чувством юмора, ответил:

— Да уж, батенька, помер он давно.

— Знаю, — расстроенно сказал старик. — Кто ж этого не знает?

Шеренга посланцев выстроилась в два ряда перед воротами фабрики: хромые, слепые и двое глухих, что умели кричать, встали впереди, а трое идиотов и глухонемые — сзади. Ли натаскивал их во дворике артели целое утро — учил передний ряд кричать, а задний — громко хлопать. Что до идиотов, то тут Бритый Ли взял на заметку прежний урок и понял, что не вдруг все делается и если заставить дураков кричать «Линь Хун», то они того и гляди станут снова вопить «товарищ директор». Ли потратил полдня на то, чтоб научить их зажимать руками рты. Больше всего он боялся именно за этих слабоумных, а потому уже перед воротами фабрики снова прорепетировал с ними три раза нужное движение. Он зажал себе рот, и шесть рук тут же с шуршанием опустились на сжатые губы. Ли проверил каждого и остался очень доволен:

— Хорошо зажали. Даже и воде не просочиться.

Тут народ зашумел, и Бритый Ли, развернувшись к толпе, на дирижерский манер вскинул руки вверх, а потом резко опустил их, совсем как знаменитый Караян. Руки поднялись и опустились семь раз, прежде чем народ стал стихать.

Только разрозненные крики слышались еще по сторонам. Бритый Ли приставил указательный палец к губам и, вращаясь волчком, зашипел: тссс! Он делал это так усердно, что у него чуть было не закружилась голова. Зеваки наконец-то смолкли.

— Поможете мне, идет? — проревел он в толпу.

— Идет! — крикнули в ответ.

Ли удовлетворенно кивнул, и в толпе снова зашумели. Тогда он опять проделал свой трюк с указательным пальцем.

Звонок со смены все не звенел. Директор трикотажной фабрики по фамилии Лю, известный на всю Лючжэнь куряка, пыхтя папиросой, вышел с народом к воротам. Ему шепнули, что сам Бритый Ли подвел под стены фабрики войска — чуть ли не весь поселок. Этот самый Лю, которому был тогда тридцатник, за день приканчивал по три пачки курева и с утра до вечера дымил, как паровоз. Попыхивая очередной сигаретой, он вышел и увидел тьму-тьмущую зевак, столпившихся у входа. У директора душа ушла в пятки от такого зрелища. Он подумал про себя, что Бритый Ли — стопроцентный ушлепок. Куряка Лю часто встречался с ним на собраниях и знал его в лицо. Он издалека помахал Ли рукой и приветливо прокричал: