Юй Хуа - Братья

Всего Линь Хун проверила так двадцать молодых мужиков. Девятнадцать из них чуть сознание от этого не потеряли, и только Сун Ган остался равнодушен к ее чарам. Девятнадцать жертв преисполнились уверенности, что глаза Линь Хун сообщили им нечто важное, особенно тот, второй, взгляд, игривый и полный страсти, что долго не давал им заснуть по ночам.

Из них восемь человек уже были женаты. Они горько вздыхали и жаловались на жизнь, оттого что не догадались повременить со свадьбой и упустили свой счастливый шанс, как шарик, отлетевший от края теннисного стола. У двоих жены были без слез не взглянешь — так они до того распереживались, что просыпались в растрепанных чувствах посреди ночи и от злости щипали как следует своих жен. Бабы с воплем пробуждались ото сна, и мужья их тут же делали вид, что спят, подтверждая это громким храпом. Так они и выходили сухими из воды. Один из мужиков щипал всегда за бедро, а другой за задницу, так что женам их приходилось несладко. Им было невдомек, что мужья мечутся в сомнениях. Оглядывая покрытые синяками тела, они думали, что у тех открываются во сне садистские наклонности. День-деньской эти бабы честили своих мужей, а ночью ни за какие коврижки не соглашались спать с ними в одной постели. Говорили, что трусят.

А еще девять мужиков были уже с подружками. Они точно так же вздыхали, плакались и думали про себя, что не вдруг все делается, тише едешь — дальше будешь. Многие подумывали, а не отстранить ли от должности нынешнюю подружку, да и приняться за Линь Хун, учтя прежние ошибки и поражения, разумеется. Восемь из девяти тряслись над свои сокровищем и рассуждали так: может, нынешняя подружка и не такая писаная красавица, как Линь Хун, но ведь было уже на нее потрачено столько нечеловеческих сил, столько медовых речей придумано, чтоб ее немножко полапать — из кожи пришлось вон лезть, чтоб с ней переспать! Хоть Линь Хун и хороша, да ведь посмотрела она всего разочек, ничегошеньки это не стоит. А со своей подружкой уже как за каменной стеной. Они решили, что раз дело начато, надо его доделать, а потому, подумывая о Линь Хун, не предпринимали никаких решительных действий. В общем, девять мужиков оказались осмотрительными ухажерами, и только один — рисковым. Этот кавалер решил сесть между двух стульев: вечером он еще нежничал со своей подружкой, а на следующий день отправился в кинотеатр и купил два билета — один сунул в карман, а другой попросил передать Линь Хун.

А Линь Хун к тому моменту, как заправский Шерлок Холмс, уже вызнала всю подноготную своих двадцати кандидатов. Она прекрасно знала, что рисковый парень, приславший билеты, уже живет со своей девицей вовсю. Когда она брала билеты, ни один мускул у нее на лице не дрогнул. Но про себя Линь Хун подумала, что этот тип, у которого уже свадьба на носу, еще смеет строить на нее виды. Тогда-то нравы были куда строже, чем сейчас: ежели чего такое приключалось, то парочка распутников тут же обесценивалась — место им было только на рынке подержанных товаров. Линь Хун знала, что подружка рискового парня — продавщица в лавке «Красный флаг». Она отправилась прямиком в лавку и, поглядывая на пестрые ситцы, завела с продавщицей разговор о том о сем. Потом она отдала ей билет. Девушка остолбенела от удивления, и Линь Хун сказала ей, что билет от друга. Потом она во всех подробностях рассказала растерянной продавщице, как было дело, и предупредила ее:

— Твой парень — настоящий Чэнь Шимэй*.

Этот рисковый парень был не кто иной, как знаменитый Стихоплет Чжао. Он пребывал еще в счастливом неведении и вечером нарисовался в кинотеатре, сияя от радости. Рассказывали, что он даже насвистывал. Проторчав полчаса перед входом, Чжао, как воришка, скользнул в зал только после того, как кино началось. Очутившись в темноте, он на ощупь нашел свое место. Лица было не разглядеть, и Стихоплет пребывал в полной уверенности, что рядом с ним сидит именно Линь Хун. Он позвал ее несколько раз по имени и самодовольно подумал, что угадал: явилась как миленькая.

Потом Стихоплет принялся изливать на свою подружку чувства к Линь Хун. Он расписывал их самыми поэтичными словесами. Не успел Чжао закончить, как вдруг услышал вопль, громкий, как гудок паровоза, и на него посыпались одна за другой пощечины. Подвергшись неожиданной атаке, Стихоплет, не понимая, что происходит, даже забыл прикрываться. Он сидел, остолбенело вытянув шею и подставив свое незащищенное лицо ударам противника. У его девицы от гнева аж изменился голос, и Чжао был уверен, что лупцует его по лицу с воплями сама Линь Хун. Стихоплет страшно разозлился и подумал: где это видано, чтоб так уверяли в любви?

— Линь Хун, а, Линь Хун, что о нас подумают… — шептал он.

Тут подружка Стихоплета наконец выкрикнула что-то членораздельное:

— Забью тебя к чертям, Чэнь Шимэй проклятый.

Стихоплет наконец-то разглядел лицо женщины и испуганно обхватил голову, вверяя себя визжащей подружке, которая уже расколотила его в пух и прах. На экране как раз шел «Монастырь Шаолинь». Народ потом рассказывал, что сумел посмотреть за раз два фильма с мордобоем: один про Шаолинь, а другой про Стихоплета Чжао, причем второй был намного лучше. Говорили, что все киношные мастера боевых искусств и в подметки не годились подружке Стихоплета, молотившей его с такими воплями, что даже экранный Джет Ли* спасовал бы. С тех пор дурная слава о Чжао разошлась по всей Лючжэни и даже перекрыла гремевшее в свое время имя Бритого Ли. Разумеется, подружка тут же прогнала Стихоплета куда подальше, просваталась за другого и родила ему настоящего богатыря. Чжао убивался потом ужасно, да так и остался холостяком: ни подружки, ни жены. Вспоминая о пережитых страданиях, он жаловался Писаке Лю:

— Что такое пошли по шерсть, а вернулись стрижеными? Это как раз про меня.

Писака ржал до упаду, оттого что в пустых мечтах о Линь Хун сам чуть было не бросил свою нынешнюю жену и не уподобился Стихоплету. Хлопая Чжао по плечу, он, нахваливая себя и утешая Стихоплета, говорил:

— Главное — знать свое место.

А еще двое из девятнадцати размечтавшихся были настоящими холостяками. Эти счастливцы приударили за Линь Хун по полной. Один даже приносил родителям Линь Хун выписку из медицинской карточки — что он не псих и не хроник. Когда про это узнал второй претендент, он тут же радостно схватил истории болезни своих родителей и понесся с ними к Линь Хун. Разложив их на столе, как знаменитые свитки, он стал листать бумажки, призывая всех посмотреть, что его родители ничем таким тоже не болели. Насчет себя он бил кулаком в грудь и твердил, что у него и карточки-то нет. Еще он рассказывал, что с рождения не знает, что такое болезнь — даже насморка не было. В детстве, когда кто чихал, так он умирал от любопытства: думал, что это они через нос пукают. Едва он произнес это, как в носу у него зачесалось, а рот непроизвольно раскрылся. Когда он вот-вот должен был чихнуть, претендент сделал над собой нечеловеческое усилие и сдержал чих, словно проглотил горькую пилюлю. Сделав вид, что зевает, и быстро прикрыв рот рукой, он сказал с ложной скромностью: