Юй Хуа - Братья

— Товарищ Ли, товарищ Ли…

Протиснувшись к Бритому Ли, Куряка, позабыв, что сигарета вот-вот прожжет руку, стал укорять его:

— Товарищ Ли, что же это ты такое творишь? Ты погляди, всю дорогу перегородил. Народ со смены пойдет — как они выбираться-то будут?

Ли рассмеялся:

— Товарищ Лю, если б ты попросил Линь Хун выйти, а я б ей сказал пару слов, то мы бы все и уладили. Я бы своих отвел. Как говорится, вернулся бы победителем.

Куряка понял, что это единственный выход. Тут он дернул правой рукой и выбросил окурок, который начал уже жечь пальцы. Кивнув, директор вытянул новую папиросу, зажег ее, нервно затянулся и вполоборота велел кому-то сбегать за Линь Хун.

Через десять минут появилась Линь Хун. Она шла, сцепив руки и низко опустив голову, шагая неповоротливо, словно хромая. При виде Линь Хун толпа взорвалась криками. Бритый Ли тут же развернулся к зевакам и снова замахал руками, как за дирижерским пультом. Народ постепенно смолк, и Ли обернулся к предмету своего обожания. Затем он дал отмашку своим верным слугам и, зажав рот левой рукой, воздел правую к небу. Идиоты, что стояли сзади, среагировали первыми и тут же зажали рты. Потом трое глухонемых принялись хлопать в ладоши, и, наконец, передний ряд начал скандировать:

— Линь Хун! Линь Хун! Линь Хун!

Сбежавшиеся зеваки тоже присоединились к крикам:

— Линь Хун! Линь Хун! Линь Хун!

— Становись первой леди инвалидной артели! Становись первой леди инвалидной артели! — вопили передние ряды.

Народ шумел так, что только на четвертый раз сумел расслышать, что горланили инвалиды. Тут зеваки отбросили все лишнее и стали вторить отряду Бритого Ли:

— Первая леди! Первая леди! Первая леди!

Бритый Ли сверкал глазами и растроганно шептал:

— Как здорово народ кричит, как здорово…

Линь Хун подняла голову и испуганно остановилась. Поглядев на толпу зевак, она развернулась и пошла обратно. Но тут вдруг случилось неожиданное: один из слабоумных, так славно зажимавший себе рот, внезапно увидел красоту вскинувшей голову Линь Хун. Потеряв всякий контроль над собой и распихивая стоящих впереди слепцов, он бросился за ней с вытянутыми вперед руками. Изо рта у него бежали слюни.

— Хорошая, обними, хорошая, обними… — вопил идиот.

В толпе сперва опешили и стали перешептываться на разные лады, а потом толпа взорвалась оглушительным, как гул падающей ракеты, смехом.

Бритый Ли и подумать не мог, что все испоганит какой-то озабоченный придурок. Вопя «мать твою!», он бросился вперед оттаскивать идиота.

— Мать твою, а ну быстро ко мне! Козел озабоченный! — ревел он.

Идиот изо всех сил старался вырваться, гнусавя свое:

— Хорошая, обними…

Ли опять кинулся к нему, обхватил умалишенного обеими руками и стал втолковывать:

— Не может она тебя обнять, она меня обнимать будет. Если со мной обнимется — будет первая на поселке, а с тобой обнимется — станет идиоткой…

Когда Ли скрутил придурка и тот не смог больше бежать за Линь Хун, он разозлился и вмазал Бритому Ли в левый глаз. Ли завопил и уцепился правой рукой идиоту за шиворот. Левой рукой он махал своим тринадцати верным слугам:

— Скорей, уберите его!

Умалишенный, не понимая, почему он не может бежать за Линь Хун, отчаянно махал руками, как утопающий. Вся бригада Бритого Ли в беспорядке кинулась к нему на помощь: первыми подбежали глухие, двое оставшихся дураков, озираясь по сторонам, неслись за ними следом, хромые зашаркали, кренясь каждый в свою сторону, и даже четверо слепцов, сообразив, в чем дело, неторопливо двигались в нужную сторону. Хромые и глухие припечатали озабоченного идиота к земле. Двое других дураков встали с боков и заржали в голос. Слепцы выстроились рядком, как патрульные, и мерно постукивали своими палками. Придавленный идиот голосил, как свинья на скотобойне:

— Хорошая, обними…

Бритому Ли ничего не оставалось, кроме как собрать свою дружину и отвести войска. Прикрывая левой рукой глаз, он скомандовал подчиненным, чтобы они отвели помешавшегося обратно в артель. Впереди прокладывали дорогу хромые, за ними шли глухие и двое идиотов, скрутившие нарушителя, а замыкали шествие четверо слепцов. Озабоченный идиот по-прежнему вопил «хорошая» и «обними», изо рта у него летела при этом слюна, и глухие конвоиры вынуждены были все время отирать с лиц плевки. Двое идиотов, которым тоже досталось, никак не могли взять в толк, откуда на них свалилось такое счастье, и, удивленно задрав головы, пялились в небо.

Наши лючжэньские все языки себе оттрепали. Поговаривали, что в тот день главный смак был даже не в Линь Хун, а в Бритом Ли с его озабоченным идиотом. Особенно здорово было, когда придурок съездил Ли по физиономии, так что глаз у него заплыл зеленым синячищем размером с цельное яблоко. От боли Бритый Ли всю дорогу скрежетал зубами. Лючжэньские хохотали на разные лады и говорили, будто никто и подумать не мог, что придурок перейдет на сторону противника и превратит Ли в одноглазого дракона. Вот уж правду говорят: за друга можно и два удара в грудь принять, а за бабу — дважды друга ударить. Эта поговорка уж больно подходила к случаю — ни убавить, не прибавить. Потом народ стал гадать, что было бы, вздумай Ли нацепить на свой заплывший глаз черную повязку:

— Стал бы он точь-в-точь европейский пират.

На третий день после всей этой катавасии, когда синяк все еще бросался в глаза, Ли отправился в глубокий тыл — домой к Линь Хун. На этот раз он велел Сун Гану лично сопровождать себя. Сказал, что нуждается в постоянной помощи брата: если все опять пойдет наперекосяк, то Сун Ган тут же предложит превосходный план. Бритый Ли вытянул вперед три пальца, давая понять, что планов должно быть по меньшей мере три, чтоб ему было из чего выбрать. Так они вдвоем — один низенький, другой высокий, один похожий на гражданского, а другой на военного — побрели по улицам Лючжэни.

Бритый Ли всю дорогу смеялся, не переставая. Ему казалось, что идея Сун Гана о действиях в глубоком тылу была гениальной. Он всю дорогу расхваливал брата.

— Эдак брать быка за рога — страшная штука, — говорил он, выставив вверх большой палец.

Под мышкой у Сун Гана красовался литературный журнал. Он с тревогой семенил вслед за Ли. Видя, что у того в голове уже есть выношенный план, Сун Ган трепетал всеми поджилками. Из пяти его тактических приемов три потерпели поражение, и он боялся, что проникновение в глубокий тыл тоже не предвещает ничего доброго. У дверей Линь Хун он робко остановился и сказал брату, что внутрь входить не будет, а подождет его снаружи. Ли был решительно против: раз приперся, чего б не зайти? Он потянул Сун Гана за собой. Сун Ган резко отскочил назад и сказал, что ему неудобно.