Юй Хуа - Братья

Тот трудный день он провел, как в тумане, — умудрился заснуть за смену целых тринадцать раз: пять раз прикорнул в уголке цеха, два раза соснул во время обеда, три раза — пока играл с работягами в карты, еще два — прислонясь к станку и один — в уборной, упершись головой в стену. Вечером, сгорая от нетерпения, он пришел в рощицу за кинотеатром. Солнце только село, и Сун Ган воровато разгуливал туда-сюда по дорожке перед деревьями, как заключенный по двору. Пара встретившихся ему знакомых окликнула его по имени и спросила, что он делает, но Сун Ган промямлил в ответ что-то невразумительное. Они поинтересовались, уж не кошелек ли он потерял, и Сун Ган кивнул в ответ. Тогда спросили, в себе ли он, и Сун Ган снова закивал. Прохожие, расхохотавшись, пошли прочь.

В тот вечер Линь Хун опоздала на целый час. Когда Сун Ган увидел, как неспешно приближается по залитой луной дорожке ее прекрасная фигурка, он в волнении бросился навстречу и замахал руками. Невдалеке разгуливал кто-то, и Линь Хун шепнула:

— Не маши руками, идем за мной.

Она пошла к рощице, а Сун Ган потащился за ней следом.

— Иди поодаль, — снова тихо сказала она.

Сун Ган мгновенно остановился. Он не знал, насколько далеко нужно держаться от Линь Хун, и замер как вкопанный. Отойдя немного, Линь Хун заметила, что Сун Ган стоит вдалеке и позвала его:

— Ну же, идем.

Тогда он быстро затопал к рощице и, когда Линь Хун вошла в нее, тоже вступил под деревья. Линь Хун остановилась посреди лесочка и осмотрелась. Она удостоверилась, что вокруг никого нет, и замерла, прислушиваясь к приближающимся шагам Сун Гана. Вдруг шаги прекратились. Было слышно только напряженное дыхание. Линь Хун поняла, что Сун Ган уже стоит у нее за спиной и стала ждать, но Сун Ган не двигался. «Что ж этот козел не встанет передо мной?» — подумала она. Подождав еще какое-то время, Линь Хун сама обернулась к нему лицом. Она увидела, как дрожит под луной Сун Ган, и стала внимательно изучать его шею. На ней виднелся расплывчатый кровоподтек.

— Что у тебя с шеей? — спросила она.

Сун Ган начал долгий, сбивчивый и бессвязный рассказ про то, как Бритый Ли заставлял его сказать те самые слова, как он, сказав их, вернулся домой и стал вешаться, а тут как раз пришел Ли и спас его. Пока он рассказывал, Линь Хун плакала, не переставая. Закончив говорить, Сун Ган снова завел ту же пластинку, но Линь Хун прикрыла ему рот, чтоб он замолчал. Губы Сун Гана коснулись ее ладони, и он задрожал всем телом. Линь Хун отдернула руку, склонившись, вытерла слезы и, вскинув голову, скомандовала Сун Гану:

— Снимай очки!

Сун Ган тут же снял очки и стал стоять с ними в руках, не зная, что делать дальше. Линь Хун снова скомандовала:

— Положи в карман!

Он сунул очки в карман и снова замер в нерешительности. Линь Хун с любовью улыбнулась и бросилась вперед, обхватив Сун Гана за шею. Ее губы прижались к кровоподтеку.

— Я люблю тебя, Сун Ган, люблю тебя… — не помня себя, шептала она.

Сун Ган с трепетом обнял ее и растроганно заплакал. Он ревел так, что чуть не захлебнулся.

Вот и разъехались Бритый Ли с Сун Ганом. Сун Ган так боялся встречи с братом, что украдкой еще до вечера сбежал с работы. Там он запихнул всю одежду в старый вещмешок, разделил общие деньги надвое: одну половину взял себе, другую положил на стол, примешав к ней оставшуюся мелочь и водрузив сверху ключ от дома. Потом он закрыл дверь и с вещмешком в руках зашагал прочь от их родного угла по направлению к фабричному общежитию.

После месяца тайной любви Сун Ган и Линь Хун решили обнародовать свои отношения. Конечно, решила Линь Хун. Она выбрала для этого кинотеатр: в тот вечер все лючжэньцы с удивлением наблюдали, как парочка вошла в здание плечом к плечу. Линь Хун лузгала семечки, болтала и смеялась. Отыскав свои места, они уселись рядом, и она продолжила свой самозабвенный треп, словно рядом не было ни души. Сун Ган приветливо покивал по сторонам, и лючжэньских мужиков стали обуревать противоречивые чувства. Когда фильм начался, все женатые и холостые стали одним глазом смотреть на экран, а другим — на наших голубков. Те, кто сидел сбоку, свешивали головы набок, передние ряды оборачивались, а задние тянули что было сил шеи. После фильма незнамо сколько любвеобильных лючжэньцев вертелись в кроватях, потеряв сон. Сун Ган довел их до белого каления от зависти.

Потом уж Линь Хун часто появлялась на улице с Сун Ганом. Она стала от этого словно еще краше, и ее лицо всегда озарялось легкой улыбкой. Старики тыкали в нее пальцем и приговаривали, что девка, гляди ты, как сыр в масле катается. Сун Ган рядом с ней был сам не свой от счастья, через пару месяцев он так и не отошел от свалившейся на него удачи. Говорили, что он ни капельки не похож на влюбленного. Даже этот нервный Ли и то хоть вел себя как телохранитель, а Сун Гана с натяжкой можно было принять разве что за служку.

Помешавшийся от счастья Сун Ган купил себе блестящий велосипед марки «Вечность»*, спустив на это почти все свои сбережения. Да что такое был этот велосипед?.. Все равно что сейчас «мерс» или «бэха»! В год на весь уезд приходило по три таких велосипеда. Тут уж будь ты при деньгах — все равно не оторвать тебе так просто сверкающую «Вечность». А дело в том, что дядька Линь Хун был директор скобяной фабрики и лично отвечал за распределение велосипедов. Он был фигура видная, и всяк, завидев его издали, спешил скрючиться в поклоне. Ради того, чтоб Сун Ган оказался на голову выше всех прочих лючжэньцев, Линь Хун не отставала от дядьки ни на шаг, чуть ли не закатывала тому истерики, чтоб он раздобыл ее обожаемому Сун Гану велосипед. Отец Линь Хун тоже держал своего младшего братца мертвой хваткой, а мать честила его последними словами чуть не в лицо. В общем, дядьку Линь Хун взяли за горло, и он скрепя сердце отдал отложенный для начальника военной части велосипед обожаемому Сун Гану.

С тех пор Сун Ган стал еще радостней, чем прежде. Он вихрем проносился по лючжэньским улицам — появлялся, как дух, и исчезал, как демон. Его сверкающий велосипед слепил так, что у народа рябило в глазах. По временам он пускал в ход звонок, и его чистый звон заставлял всех судорожно сглатывать или распускать от зависти слюни. Соскочив с велосипеда, Сун Ган доставал из-под седла комочек ниток и тщательно стирал всю грязь, поэтому его «Вечность» всегда сверкала, как молния. Лил ли на улице дождь, дул ли ветер, сыпал ли снег — к велосипеду Сун Гана все равно не приставало и пылинки. Он был даже чище, чем сам владелец: тот ходил в баню четыре раза в месяц, а вот «Вечность» протирал каждый день.

А Линь Хун казалось, что живет она, как принцесса. Каждое утро, едва раздавалась заливистая трель велосипедного звонка, она понимала, что ее экипаж прибыл — у ворот уже сверкает начищенными боками «Вечность». Она, смеясь, выбегала из дому и садилась боком на велосипед. Всю дорогу до фабрики Линь Хун наслаждалась завистливыми взглядами. Каждый вечер, когда она выходила после смены, могучий Сун Ган и его сверкающий друг уже ждали ее у ворот. Она опускалась на велосипед позади мужчины, делавшего ее счастливым, и сразу же напоминала Сун Гану: