Юй Хуа - Братья

— Позвони в звонок! Ну, скорее!

Сун Ган тут же выводил звонком длинную руладу. Линь Хун глядела в пол-оборота, как другие работницы остаются далеко позади, и ее охватывало чувство превосходства. Утомившись за день, эти женщины были вынуждены тащиться домой на своих двоих, а ее уже ждал спецтранспорт.

Как только Линь Хун оказывалась на сиденье велосипеда, он начинал звенеть, не смолкая. Встречая по дороге знакомых, она обязательно напоминала о звонке Сун Гану, а тот изо всех сил выжимал трели длиной почти с целую улицу. Улыбка Линь Хун была исполнена гордости. Улыбаясь, она приветственно махала по дороге всем знакомым.

Тогда наши старики решили, что Сун Ган наконец-то стал похож на влюбленного. Говорили, что он носится на велосипеде, как в прежние времена скакали на конях генералы, а этот звон напоминает свист хлыста.

Сун Ган на своем сверкающем велосипеде с прекрасной Линь Хун всех приветствовал звоном, одному Бритому Ли он никогда не звенел. Тот по-прежнему показывал характер и ходил с высоко поднятой головой, выпятив грудь и не бросая косых взглядов. А вот на душе у Сун Гана скребли кошки — он отворачивался, как нашкодивший ребенок, и ехал, перекосившись на сторону, словно уши у него были заместо глаз. Но Линь Хун вела себя совсем по-другому: заметив Бритого Ли, она велела Сун Гану звенеть что есть мочи. Правда, выходило это у него кое-как, и удивительно длинной трели совсем не получалось. Чувствуя, что происходит с Сун Ганом, Линь Хун обнимала его за талию, прижималась лицом к его спине и гордо, счастливо смотрела на Бритого Ли. Видя, что тот сохраняет хладнокровие, она принималась смеяться и говорила как бы невзначай:

— Сун Ган, погляди, это что за пришибленный?

Слыша это, Бритый Ли бурчал под нос «твою мать», еще дольше, чем длились трели Сун Гана. Потом на лице у него застывало горестное выражение. Он думал про себя, что его собственная баба сбежала с его собственным братом, а этот брат дал деру к бабе, а сам он, твою мать, остался ни с чем — у разбитого корыта, твою мать, как воду решетом таскал. Только когда сверкающая «Вечность» пропадала из поля зрения, он приходил в себя.

— Спешить некуда, это еще кто пришибленный будет, посмотрим… — бубнил он под нос.

Потом он принимался себя подбадривать и, брызжа слюной, заводил:

— Да я достану себе супер-«Вечность», спереди посажу Си Ши*, а сзади — Дяо Чань*, на колени ко мне сядет Ван Чжаоцзюнь*, а на плечи — Ян-гуйфэй*. Да я стану кататься с этими четырьмя красотками сорок девять дней из настоящего в прошлое, а потом обратно из прошлого в настоящее. Будет весело, так я и в будущее наведаюсь…

Когда о любви Линь Хун и Сун Гана стало всем известно и самая большая забота лючжэньцев рассосалась сама собой, все холостые мужики один за другим, как падают косточки домино, выкинули из головы напрасные надежды. Потом они бросились на поиски других незамужних девушек, и вот милующиеся парочки повылезали в нашем поселке и тут, и там, как грибы после дождя. Вся Лючжэнь была окутана сладостной дымкой, и у наших стариков аж глаза разбежались. Выставив вперед палец, они говорили:

— Вроде все обзавелись уже девками… Один Ли остался.

Бритого Ли редко можно было встретить на улице. Он исхудал, словно после тяжелой болезни.

В тот вечер, когда счастливо избежавший самоубийства Сун Ган радостно выскочил из дома, Ли проматерился, меча громы и молнии, целый час. Потом он проспал еще восемь, заходясь громоподобным храпом. На утро он увидел, что кровать брата пустует. Осмотрев весь дом и все вокруг дома, он не нашел и следа его возвращения. Покрякивая от удивления, Ли и предположить не мог, что брат проторчал всю ночь у дверей Линь Хун. Он решил, что брат от него прячется, и хмыкнул:

— Ну, не будешь же всю жизнь прятаться.

На следующий день, когда Сун Ган так и не появился, Ли сел вечером за стол и стал придумывать, как нужно вести себя с Сун Ганом, но никакого хитрого плана сочинить не смог. Ничего не оставалось, как забыть все к черту. В конце концов Бритый Ли придумал, как раздуть в Сун Гане угасшие чувства. Всего-то и нужно взять брата за руку и, подпустив соплей, начать вспоминать их залитое слезами и кровью одинокое детство. Он верил, что от этого Сун Гану точно станет стыдно, он свесит голову и через силу уступит ему Линь Хун. Ли был ужасно доволен. Ему казалось, что это и есть самый настоящий коварный замысел, коварнее не бывает. Он ждал до глубокой ночи, зевая во всю пасть, стараясь разлепить слипающиеся глаза, но Сун Ган так и не появился. Матерясь, Ли заполз в кровать, но перед этим оглядел как следует комнату. «От судьбы не уйдешь, — подумал он про себя. — Да будь он хоть семи пядей во лбу, все равно придется вернуться домой, а уж тут Бритый Ли пустит в дело свой приемчик».

На третий день, придя с работы, Ли увидел на столе деньги и ключи. Он тут же понял, что дело плохо и братец таки ушел от него. От злости Ли волчком завертелся по комнате, перебирая все возможные китайские ругательства. Потом он ввернул пару японских слов из фильмов про войну и хотел добавить еще чего-нибудь по- американски, но не знал ни слова, а потому молча рухнул на кровать. Он думал, что недооценил Сун Гана, который прочел половину подранного «Искусства войны». Не успел он пустить в ход свой коварный план, как Сун Ган сам использовал лучшую тактику — бегство.

В тот вечер Ли первый раз в жизни не смог заснуть. Целый месяц после этого он страдал бессонницей и не чувствовал вкуса еды. Он отощал, стал малословен, но по-прежнему разгуливал по улицам с угрожающим видом. Несколько раз он встречал по пути Сун Гана, но тот издалека обходил его стороной. Пару раз ему попадалась и Линь Хун, всегда в компании Сун Гана. Она жарко сжимала его руку, так что Бритому Ли становилось совсем невмоготу. А потом Сун Ган обзавелся велосипедом и, пристроив сзади Линь Хун, как ветер, проносился мимо Бритого Ли. Тому было от этого уже не просто гадко, ему казалось, что он вчистую потерял лицо.

А у наших, у лючжэньских, у всех отменная память. Все прекрасно помнили, что сказал Бритый Ли, когда отметелил двух спекулянтов-ухажеров. Он поклялся, что, если кто еще вздумает заявлять, будто Линь Хун — его девушка, он его отделает так, что тот повернуться не сможет. В толпе всегда находилось несколько черных душ, что, завидев Ли, заносчиво кидали ему:

— А Линь Хун не твоя подружка. Как это она вдруг сделалась Сунгановой?

— Да если б это был не Сун Ган, я б давно его размазал! Уже бы давно подался скитаться по свету! Но кто такой Сун Ган, а? Сун Ган — мой родной брат. Лучше уж примириться с судьбой, лучше уж, поскрежетав зубами, проглотить обиду, — горько говорил Бритый Ли.

След от веревки пропал у Сун Гана только через месяц. У Линь Хун при виде него всякий раз краснели глаза. Она во всех подробностях рассказала о неудавшемся самоубийстве родителям и, не удержавшись, самым близким подружкам с фабрики. Те, в свою очередь, разболтали о нем другим людям. Так из одного получилось десять, из десяти — сотня, а из сотни — тысяча: весть о самоубийстве Сун Гана неслась по Лючжэни с невиданной быстротой. Не прошло и пары дней, как об этом знали все. Все лючжэньские женщины завидовали Линь Хун черной завистью. Они допрашивали своих мужей или будущих мужей: