Цви Прейгерзон - Бремя имени

— Ты спишь, Додя?

Нет, Додя уже не спит, потому что солнечный свет залил комнату, и его так много, что не знаешь, куда от него деться. И вот супруги начинают шептаться в постели. О чем? Да все о том же, — Миша да Илья, Илья да Миша, а теперь еще и Ольга прибавилась, кукла размалеванная! Так считает Розалия Семеновна, — она панически боится, как бы Илюша и в самом деле не женился на этой гойке! [66] См. прим. 34. Ибо тогда уже всё, сын окончательно оторвется от традиций семьи! Но Фридман-отец шепчет ей в ответ, что и он не в восторге от такой перспективы, но он уверен, — дитя повзрослеет, и сам решит свою судьбу. Потому что — разве ты не знаешь, какая нынче молодежь? Чем больше на них нажимаешь, тем больше они упрямятся…

Эти утренние перешептывания о судьбе двух балбесов заканчиваются все той же дачной темой:

— Если ты собираешься что-то сажать на участке, то сажай, уже пора! — напоминает ей муж. А ведь в таких делах Роза была мастерицей. Она родилась в местечке Тартаковичи, под Бобруйском, там и прошло ее босоногое детство. Когда ей исполнилось двенадцать лет, она переехала в большой город. Но любовь к земле, запахи детства, огород — это осталось в ней навсегда. И она была рада завести свой огород в Шатове, выращивать овощи и цветы. Она помнила, как надо работать на земле, ухаживать за ней. Муж предложил ей начать посевные работы в следующее воскресенье и привлечь к делу сыновей. На этот раз жена смолчала — а это означало, что она уже не возражает. Непривычно было видеть ее задумчиво-молчаливой.

Между тем она все чаще, с непонятной для себя тревогой, думала о будущем, о том, что их ждет… А муж решил, что теперь и его жена заразилась «дачной болезнью»… Она на самом деле полюбила эту дачу и часто представляла себе — вот мальчики женятся, и семья в полном составе соберется в Шатове. Они сидят на веранде, на столе белая скатерть, пыхтит пузатый самовар, стоят тарелки со свежей клубникой из своего сада… Теплый, чудный день, ветерок приносит полевые ароматы и звуки… Вздохнув, Розалия Семеновна встает с кровати, идет к туалетному столику…

Наконец настало воскресенье. Прозрачные белые облака легко наслаивались друг на друга и так же легко разлетались, и тогда между ними возникала глубокая слепящая синь. Семейство Фридманов в полном составе и боевом облачении с раннего утра направилось в свои владения. Воскресная электричка была набита до отказа. Шатово встретило их радушной приветливостью, мягким, напоенным полевыми запахами воздухом, ширью да раздольем. Господи, какое сравнение с духотой большого города! Гордые, Фридманы торопились к своей усадьбе, увешанные лопатами и граблями! Они выглядели так, словно шли в бой. А вот и их забор. Фридман открыл калитку своим ключом, они вошли на участок, побросав на молодую, проклюнувшуюся перед домом травку сумки со снедью и семенами. Рабочих не было, они не работали по воскресеньям. Ясное небо поднялось еще выше, в невесть какие высоты, — гуляй, семейство, наслаждайся!

Но — хозяйские заботы превыше всего! И вот, Фридман-отец с Илюшей обходят дом, с удовлетворением осматривая возникшую из мечты дачу. За ту неделю, что их не было здесь, строительство сильно продвинулось, уже поднялись стены, и зияют квадратные проемы дверей и окон. Пожалуй, еще несколько дней — и можно будет настилать крышу. Розалия Семеновна тоже не стала терять времени даром и отправилась на поиски подходящего места для грядок. Наконец нашла, что искала — место, где скапливается нужное количество света и воды. Сердце ее сильно забилось, когда она торжественно ударила лопатой по своей земле и показала выросшим на городском асфальте мальчикам, как следует держать ее в руках. Впрочем, мальчики без особого воодушевления приступили к исполнению своих обязанностей, хотя Илья поначалу хорохорился. «Тоже мне работа, чепуха!» — изрек он с видом бывалого землекопа и, молодцевато поплевав на ладони, принялся за дело. На удивление, у него и в самом деле неплохо получалось, чего нельзя было сказать о его старшем брате Мише. Тот сразу запыхтел, вспотел и утомился.

Фридман-старший почувствовал, как волны радости заливают его душу. Его земля! Каждое дерево, каждый цветок, травинка, стебелек — здесь все принадлежит ему!.. И даже тени от деревьев — тоже его! И этот кусочек неба над головой!.. А мальчики между тем все копают. Миша уже набил себе волдыри и шишки на руках, но все это мелочи по сравнению с радостью, которую подарила им судьба, сделав их владельцами дачи!

— Все, хватит, перерыв! — сжалился над семейством Давид Александрович. Сыновья одобрительно загудели. Под деревом развернули скатерть, разложили еду и дружно заработали челюстями. Основательно подкрепившись, они растянулись на мягкой траве. Теперь можно отдохнуть и покурить, а солнце пусть себе стоит над ними и приветливо улыбается…

В тот день, когда строители взялись настилать крышу, началась война. В одночасье были забыты и отодвинулись куда-то в прошлое и дача с ее грядками, и все эти маленькие человеческие радости, — словно ничего этого и не было! Мальчиков призвали: Илью послали на фронт, Мишу направили в военное училище куда-то на Волгу. А проектный институт, в котором работал старший Фридман, эвакуировал своих сотрудников с семьями в город Молотов.

В день отъезда Фридман с утра пораньше поехал в Шатово — стояло то же солнце, и пряный воздух, и темные мохнатые сосны, первые свидетели великих перемен в жизни инженера Фридмана, сделавшегося на пороге старости владельцем дачного участка. Он толкнул калитку и вошел. На грядках нежно блестели влажные листья. Еще совсем немного, и эти посадки, взлелеянные добрыми руками счастливых хозяев, взорвутся разноцветными узорами, и появятся волшебные творения земли и рук человеческих… Фридман почувствовал, как липкий, жуткий холод сжимает его горло. Он забил и заколотил окна и двери. Ну вот, теперь все! Теперь это дом, в котором никто не живет! Кто знает, какая судьба ему уготована, этому детищу его поздней любви!.. Давид Александрович молча стоит посреди умолкающего великолепия. Он прощается с дачей, медленно идет к калитке, заколачивает ее досками… Сердце его уже помертвело, и он глядит на дом безучастными глазами…

По дороге на станцию Фридман заходит в правление дачного кооператива. Милая Надежда Сергеевна, она по-прежнему ласкова и обходительна с ним, и он, по давней инерции, безучастно фиксирует ее потаенное женское внимание. Из всех членов поселкового совета в Шатове остаются лишь Надежда Сергеевна и еще двое, остальные — кто на фронт, а кто на восток. Оставшиеся организуют охрану дач. Фридман оставляет им свой новый адрес в городе Молотове, где они будут жить отныне, и идет на станцию. Дорога тянется вдоль соседских заборов, за которыми съежились заколоченные и обезлюдевшие дачи. Вдруг появилась курица, — она медленно и важно шагает, лениво склевывает и тотчас же смешно запрокидывает голову, некоторое время деловито рассматривает небо, и снова шагает…