Цви Прейгерзон - Бремя имени

Девочка давно поняла, что матери худо приходится, но теперь ей стало еще хуже. С тех пор как отец ушел на фронт, а дед вконец обессилел, мать словно подменили. Красивая, приветливая женщина, она так изменилась, словно это была вовсе не она, а какая-то чужая, незнакомка. Улыбка исчезла с ее лица, а взгляд сделался тяжелым…

Поезд мчится, колеса грохочут, покачиваются на рельсах вагоны, на койке трясется смертельно больной, обреченный старик. Он стонет, но девочке десять лет, и в мыслях своих она уносится далеко-далеко, в иной, выдуманный мир, где ей хорошо и покойно…

В битком набитом вагоне всегда оказываются люди, умеющие облегчить человеку его самые горькие минуты, хотя, кто его знает, каково у них самих на душе. Так или иначе, для пассажиров, и для взрослых и для детей, это огромное облегчение. Лиля отводила душу только со своей куклой Мотей — это была ее любимая и единственная подружка, с которой девочке всегда было хорошо. До войны кукла была беленькая, розовая, с пухлыми щечками. Две толстые косы цвета соломы лежали у нее на плечах. Когда началась война и на головы всем посыпались несчастья, кукла Мотя тоже подурнела и сникла. Словно все понимая, она смотрела грустными глазами, но для Лили она по-прежнему оставалась самым верным другом и самой красивой куклой на свете…

Дед открыл глаза. Он пытается что-то сказать, но из губ его вырывается бессвязное бормотание. Мама-то догадывается, в чем дело. «Поднеси ему горшок!» — велит она Лиле. Девочка ненавидит этот горшок и с отвращением подставляет его деду. Мама знает, что девочку тошнит от этого, но что делать? Ведь она кормит младенца, а его не оторвать от груди — такой визг поднимет, до посинения. Вот и приходится дочке помогать матери.

И хотя в вагоне полным-полно детей, она всегда одна, никто с ней не играет. А все потому, что матери боятся, как бы она не заразила ребят дедовой болезнью. Так текут дни, дети держатся друг за дружку, и одна лишь Лилька вместе со своей Мотей сидит одиноко на полке.

В том же вагоне едет знакомая семья Фельдманов. Семен Израилевич, глава семьи, болен туберкулезом, он все время кашляет, и бледное лицо его выглядит изможденным. Он старается отвлечь себя чтением и поглощает страницу за страницей. Иногда он ласково улыбается Лиле, но ее отчего-то пугает его улыбка. Дочка Фельдмана, Роза, улыбчивая и хорошенькая девочка, похожая на розовую куколку, тоже не дружит с Лилькой. А за окном тянется загадочный мир, где молчаливые леса маслянисто блестят после дождя… Наконец поезд замедляет ход и застывает посреди щемяще-волшебных красот.

Обычно поезд с беженцами часами стоял на разъездах и полустанках, но, случалось, застревал и на несколько дней. Кто-то из пассажиров спускал лестницу, и она, ударяясь оземь, становилась временным мостом между обитателями вагона и внешним миром.

День был на исходе, хотя до вечера было далеко. Холодный солнечный шар откатывался к западу, пронзая косыми лучами мохнатые леса, и матовые отблески замирали в раскидистых елях, а в воздухе сгущалось и застывало предвечернее марево. Вокруг разливалась сладостная истома.

Комендант поезда Гордин объявил, что пассажиры могут выйти из вагонов. Гордин был энергичный и деятельный еврей. В громадных сапогах с заправленными в них широченными галифе, он неутомимо бегал по станциям, ругался со служащими и дежурными, запасался хлебом, карточками для беженцев. Он был настоящим ангелом-хранителем для пассажиров. Гордин делал все возможное и невозможное, чтобы облегчить трудную жизнь этих людей, много дней проводящих на колесах. И пассажиры радовались длительным остановкам, потому что можно было погулять, размять ноги и подкрепиться чем бог послал. А бог, пока они ехали, посылал им картошку да пшенку.

Лиля стоит между путями, по обе стороны от нее тянутся длинные ряды вагонов. Из дверей по лесенке на свет божий выходит все поездное население. Разумеется, первыми, галдя, из вагонного чрева вываливаются дети. Им предстоит работа — надо собрать хворост, ветки, валежник — словом, все, что сгодится в костер. Некоторые даже бревна волокут. За своей долей дровишек побежала и Лиля. Она приметила большую доску. Доска ребром глубоко увязла в мокрой земле, и Лиля не могла вытащить ее. В это время появился Борька, босоногий беспризорный мальчишка лет двенадцати.

— Хорошая доска, — с авторитетным видом заявил он и, сплюнув сквозь зубы, стал помогать девочке тянуть доску.

Ребятам пришлось изрядно повозиться, прежде чем они ее расшатали. Наконец доска оторвалась и легко пошла наверх. Обрадованные, Лиля и Борька поспешили со своей добычей к вагону. По дороге им встретилась хорошенькая Розочка. Вдруг Боря сказал ей:

— На, бери себе на дрова!

— Ты что? — опешила Лиля. — Разве это ты нашел?

— Катись отсюда, дура глупая!

Лиля застыла как вкопанная. На нее жалко было смотреть, ее бледное некрасивое лицо страдальчески сморщилось от обиды. Мальчик, увидев устремленные на него горящие глаза, на мгновенье почувствовал неясное беспокойство. А Розочка, как все куколки, очень не любила ссор.

— Доска большая, всем хватит! — безмятежно произнесла она.

Впрочем, замешательство мальчика было минутным, он расколол доску в щепки и снова раздраженно прикрикнул на Лилю:

— Отстань!

Но Лиля уже овладела собой. Множество бед, обрушившихся на ее детские плечи, закалили девочку. Обман, убийства, грабежи — все это успело сделаться частью ее жизни и перестало сильно удивлять. Девочка усвоила, что раз все это происходит, то, очевидно, так оно и должно быть. Опустив голову, она побрела в лес, набрала вязанку хвороста и потащила столько, сколько смогла удержать.

Здесь, в уральских лесах, затерялся этот, никому неведомый полустанок, в котором всего-то и было, что пара-тройка деревянных домишек да вокзал из красного кирпича. Справа от входной двери висит металлический звонок, слева прибит почтовый ящик. Ели и сосны плотно обступили постройки, изредка попадаются и березы. Хочется плакать, глядя на расстилающуюся вокруг красоту уральской осени, бросающуюся снопами ярких красок. Закатное солнце из последних сил бьется в оконные стекла домишек. Из леса потянуло прохладой, и вслед за ней вылетели тучи комаров.

Костры постепенно затухают, слышатся голоса матерей, зовущих Веню, Асю, Нину, Розу: «Картошка готова, каша тоже, бегите, дети, кушать!» А теперь можно и отправляться, но вначале пропустят воинский товарняк, он, вроде, должен быть через час. Зато пассажиры могут вдоволь надышаться. Солнце опускается ниже, над путями нависает вечерний холод. Горизонт прорезали синие и белые полосы, мир вокруг цветет и благоухает.

Деревья замерли, словно в молитве, весело играют ребята, только Лиля одиноко сидит на рельсах и глотает слезы обиды. Ах, этот противный Борька, как она его боится и ненавидит! И вдруг увидела — он бежит по рельсу, раскинув руки и балансируя. Это мальчишки, визжа от восторга, придумали игру — кто сможет дольше всех удержаться и не упасть. Пришла Борькина очередь и, надо признать, что делает он это лихо. Видать, этот босой бесприютный мальчишка сделан из добротного материала… И вот он идет и, надо же, — ни разу не поскользнулся и уже приближается к Лиле, сейчас подбежит, — да встань же, освободи ему путь! Но Лиля сидит как вкопанная и не сводит с него глаз… Так и есть, Борька, не удержавшись, налетел на нее, грубо толкнул и выругался. Девочка, не выдержав, громко расплакалась.