Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Алекс поблагодарил Богданова, вышел во двор и остановился, колеблясь. Да, Марта опять была права, когда настояла, что «мызаскую мебель» надо обязательно взять с собой, сейчас и она пропала бы. Книги он потом сам помаленьку, стопку за стопкой, перетащил в новую квартиру, но тут все равно осталось еще немало такого, что пригодилось бы на новом месте, хотя бы белье и посуда. Кстати, что касается белья, новые хозяева наверняка уже стали им пользоваться, и Алекс мог ручаться головой, что Марта никогда не согласится лечь на простыни, на которых спали какие-то чужие люди, будь они хоть дворяне, не говоря уже о железнодорожниках, неизвестно было даже, будет ли она есть суп из «оскверненных» тарелок, так что вопрос был, в основном, в рояле. Это был дорогой инструмент, как в прямом, так и в переносном смысле слова, все они, Марта, дети да и сам он, привыкли, что в доме должна звучать музыка, но, с другой стороны, у Алекса не было ни малейшего желания затевать с красным начальником сражение за имущество. Власть таких людей в нынешней сложной обстановке была почти неограниченной, и этот новоиспеченный хозяин его добра мог наделать ему немало пакостей.

К черту, куплю в Эстонии новый, подумал он, и уже собирался уходить, когда, словно в продолжение его мыслей, из открытого окна во двор донеслись звуки музыки. Не надо было даже поднимать голову, чтобы определить — они идут из его квартиры. Играли на рояле, точнее, бренчали, и что бренчали?! Нет, это не были ни Верди, ни Шопен, даже не «Чижик-пыжик» — это было «Яблочко», и кто-то громко и фальшиво орал:

Эх, яблочко,

Да с горки скокнуло,

Спекулянт кричит:

«Пузо лопнуло!»

Вся злость, которую Алекс в течение этих последних лет сдерживал, вдруг всплыла на поверхность, и он подумал — ладно, пусть они спят на моих простынях, пусть едят с моих тарелок, но играть на моем рояле пошлые частушки я не дам! — подумал, решительно повернулся и направился к своему, теперь уже, увы, бывшему подъезду.

Глава четвертая. Отъезд

Когда перед домом остановилась машина, ты сразу подумала, что это может быть только Хуго. Но брат приехал не один, за ним из кабины выбрались еще двое — папа и мама, оба постаревшие, но живые, несмотря ни на что, живые — какое счастье! А где же Альфред?

Это ты и спросила, после приветствий, объятий, спросила озабоченно, но услышала в ответ, что и с младшим братом ничего дурного не случилось. «Когда немцы стали покидать Ростов, я сказала ему: мы с твоим отцом — люди старые, нам уже поздно перебираться в другую страну, а ты езжай, начни новую жизнь, здесь у них все равно ничего толкового не выйдет…» Да, все, как и прежде, решает мать, отец тихо соглашается, кивает головой.

— Как это не выйдет, еще как выйдет! — возражает Хуго, и мама, надо же, сразу начинает извиняться — она, дескать, имела в виду не нынешние порядки, а тот хаос, который одно время царил — сегодня одна армия, завтра вторая, послезавтра третья… Раньше мать никогда бы не стала заискивать перед сыном, но теперь соотношение сил изменилось, она старая и бедная, а Хуго — олицетворение здоровья и власти, большой красный начальник в кожаной куртке, с машиной и шофером во дворе.

— Я нашел родителям тут недалеко квартиру, — сообщает брат. — В Ростове их оставить было нельзя, они там одни не выживут, видела бы ты, в каком состоянии они были, когда я до них добрался. Теперь будем по очереди навещать их, помогать…

Ничего не поделаешь, придется объяснить, что на Марту, увы, больше полагаться нельзя, Марта через неделю уезжает на новую родину. Дом сразу словно наполняется электрическим током, был бы тут какой-нибудь инженер, мог бы провести от людей проволоку к лампе на потолке, не пришлось бы зажигать керосиновую.

— Дезертируешь из страны победившего пролетариата? — гремит Хуго.

— Подумай, что тебя там ожидает! — поддакивает мать. — Куда этот крестьянин тебя ночевать уложит, во хлев к корове, что ли? Он ведь уже не коммерсант удачливый, а голодная крыса, как все чухонцы.

— Раньше ты говорила, что твоя родина везде, где над головой небесный свод, — огорчается даже отец.

Чудовищно, что самые близкие люди могут тебя не понимать, но именно самые близкие и не понимают. За годы, прожитые за крепкой спиной Алекса, ты забыла эту истину, сейчас она задевает больнее, чем когда-либо. Счастье отодвигается вдаль, его место занимает печаль. И страх — а что, если они припрут тебя к стенке и ты сдашься на милость матери и брата? Алекса нет, он скоро должен прийти, хорошо бы он знал, какие страсти бурлят дома, потому, идя на кухню ставить чайник, ты зовешь с собой Викторию и отправляешь ее во двор, чтобы предупредила отца — у нас гости. Дочь энергично кивает, но понимает ли она, что мать хочет сказать отцу на самом деле?

Перед тем как вернуться в комнату, ты стараешься собраться с духом, в конце концов ты уже не маленькая девочка, а взрослая женщина, однако в присутствии папы и мамы — особенно почему-то мамы — ты и в самом деле словно превращаешься в ребенка, тебя гнетет непонятное чувство вины перед ними.

— Я и не думала никогда, что буду жить в Эдеме, — объясняешь спокойно гостям, — так что к испытаниям готова. Но не ехать я тоже не могу, поскольку это решение Алекса, и мое место — рядом с мужем.

— А о родителях ты не думаешь? — упрекает Хуго. — Они немолоды, кто за ними будет присматривать, если не ты, единственная дочь?

— Свои обязанности я всегда готова выполнять, отец и мать могут ехать с нами, если захотят. При твоих знакомствах вполне можно раздобыть для них разрешение на выезд.

— При моих знакомствах? Черт побери, Марта, неужели ты думаешь, что я позволю своим родителям покинуть страну?

— Не ругайся при детях!

— Тогда отправь их во двор!

— Не отправлю! У меня нет от них секретов!

Лучшая защита, конечно, правда, и Марта знает, что правда — на ее стороне, но ее атакуют так яростно, что в присутствии Германа и Софии, и даже Эрвина с Лидией, ей легче — при детях родители с братом должны хотя бы отчасти сдерживаться.

— Марта, ну подумай, в какое положение ты ставишь Хуго, — увещевает мать, — мало того, что у него брат эмигрант, еще и сестра идет той же дорогой.

— Теперь мне понятно, почему Хуго хочет, чтобы я осталась, он думает не о вас, он просто боится за свою шкуру — что скажут товарищи!

— А тебе, конечно, безразлично, что со мной будет?

— Как и тебе то, что будет со мной и моей семьей.

— Дети, умоляю, не ссорьтесь!

Отец все тот же, пытается всех помирить, но в душе и он на стороне жены и сына, не хочет расставаться с дочкой и внуками.

— Марта, неужели у тебя каменное сердце? — продолжает мать. — Три года ты ничего не знала о нашей судьбе, не знала даже, живы ли мы, а сейчас, когда только-только выяснилось, что мы спаслись, ты сразу хочешь нас бросить?