Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

— Осторожно!

Только теперь она поняла, где находится, и стала впопыхах одеваться — только этого не хватало, пора выходить, а она еще голая. У постели напротив мама помогала сонной Лидии надеть платьице, сестра не хныкала, но глаза ее были еще закрыты, рядом сидела совершенно бодрая Виктория и натягивала чулки.

— Мыться! — приказала мама.

Виктория опередила Софию и первая помчалась в коридор, София, схватив полотенце, поспешила за ней, но бежать, как сестра, все же не стала, а гордо продефилировала при тусклом газовом свете вдоль всего длинного вагона до помещения для умывания.

— Ужасно интересно, что этот Тарту из себя представляет, не правда ли?

Виктория плеснула себе в лицо водой, капающей из металлического краника, фыркнула, плеснула еще, снова фыркнула, и начала вытираться полотенцем — все ее мытье. София так не умела, она долго и методично, как делала все, умывалась, не забыв ни шею, ни уши, ни даже местечки за ушами. Когда она наконец закончила, мама с Лидией уже стояли в очереди за дверью, глаза Лидии были теперь открыты, но она таращилась на Софию таким отчужденным взглядом, что было понятно — еще видит сон.

Уложив пижаму в саквояж, София вернулась в коридор и встала у окна. Правда, видно почти ничего не было, только по нижнему краю слегка порозовевшего неба бежала ровная темная полоса — лес. И никаких признаков того, что скоро появится город.

— Надеюсь, нас не отправят в карантин еще раз!

Из соседнего купе вышел Герман и встал рядом с Софией. Для брата две недели, которые они проторчали в Ямбурге, были сплошным мучением, там пришлось пройти массу врачебных проверок, и везде обращали внимание на его ногу, задавали множество вопросов. Вообще в карантине было очень скучно, взятые с собой в спальный вагон книги были быстро прочитаны, остальные же лежали, упакованные в ящики, в багажном отделении, и к ним было не пройти. Правда, чтобы развлечь оптантов, устраивали танцы. София тоже потанцевала, впервые в жизни, но особого удовольствия ей это не доставило — было как-то нелепо двигаться мелкими шажками под весьма примитивную музыку, если бы еще играли Шопена, но представить себя, неуклюжее существо, отплясывающей нечто под Шопена, было выше ее сил, по ее мнению, такое могли себе позволить только балерины. И вообще, было неловко выходить на площадку, когда Герман сидел у стены и смотрел, как другие, со здоровыми ногами, веселятся — хотя то, как танцует София, брата не интересовало, он, подобно всем прочим, глядел, как по просторному залу кружится профессор Варес со своей молодой женой. «Этот Варес скользит по паркету прямо как лебедь», — обронил благосклонно даже отец, и София почувствовала, что она тоже не может смотреть на красивую пару равнодушно, ее очаровывало все грациозное и величественное, вызывая легкую печаль от сознания, что сама она никогда такой не станет. И тем больнее было, когда мама прохладно и беспощадно бросила: «Да этот Варес — легкая добыча для первой же вертихвостки!», она хотела было возразить: «Мама, вечно ты должна разбивать все иллюзии!», и если она этого не сделала, то потому, что знала — мама никогда не клеймит людей на пустом месте, она видит их насквозь.

— Быстрее надевайте пальто, уже подъезжаем! — сказал появившийся в дверях соседнего купе отец.

София удивилась, поскольку никаких огней видно не было, но тут поезд действительно сбросил скорость, и она проскользнула мимо мамы и Лидии в купе.

Снаружи было холодно, заметно холоднее, чем в Ямбурге, и шел дождь. Из вагонов, как насекомые, высыпали ранние пассажиры и поспешили мимо деревянного здания вокзала в сторону выхода. Отец велел всем подождать и пошел к багажному вагону, они же остались гурьбой стоять под навесом, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг мама вскричала:

— А где Эрвин?

София даже испугалась, мама вся напряглась, ее лицо исказилось, она побледнела.

— Герман?!

— По-моему, он сидел в купе и читал.

Мама толкнула Лидию к Софии так резко, что сестра заплакала, а сама, как безумная, помчалась обратно к вагону. София на ее месте так страшно не разволновалась бы, по расписанию поезд должен был тут стоять целую четверть часа. Прошло несколько минут, и на ступеньках вагона появилась мама и сразу вслед за ней Эрвин без кепки, которую он вместе с книгой нес под мышкой.

— Мама, не волнуйся ты так. Максимум, что со мной могло случиться, я проехал бы одну станцию и вернулся следующим поездом.

— И как ты нас нашел бы, в чужом городе?

— Полагаю, у вас хватило бы ума оставить сообщение у дежурного по вокзалу, по какому адресу вы отправились. Кстати, я был бы очень благодарен, если бы кто-нибудь объяснил мне, что такое «мужеложец».

Эрвин наконец надел кепку и теперь вопросительно смотрел на брата и старшую сестру снизу вверх, он едва доходил Софии до плеча.

— Почему вы молчите?

Мама вздохнула.

— Где ты это услышал?

— Я не услышал, я прочел.

— Где?

— Вот здесь, — показал Эрвин на свой том.

— Покажи.

— Пожалуйста.

Только сейчас мама взорвалась.

— Кто дал Эрвину читать Шекспира?

— Я не давал, он сам взял, — стал оправдываться Герман.

— И тебе не пришло в голову, что он для этой книги слишком мал?

— Ты сама как-то сказала, что «Ромео и Джульетта» — детская пьеса, — нашелся Герман.

— «Ромео и Джульетта», но не «Троил и Крессида».

— В «Ромео» даже больше трупов, — проворчал Герман.

— Кстати, о трупах, мама, — опять вмешался Эрвин, — у меня еще один вопрос: когда ты рассказывала нам про троянскую войну, то сказала, что Ахилл убил Гектора в честном бою, не так ли?

— Естественно, как же еще?

— Да, но, согласно Шекспиру, Гектор уже завершил на тот день военные труды, отложил оружие и снял доспехи, когда заявился Ахилл. Никакого поединка не было, Ахилл просто кокнул его, как барана.

София с интересом ожидала, что мама на это ответит, споры Эрвина с мамой их изрядно забавляли, мама хотя и прочла множество книг, но не помнила уже все досконально, Эрвин же мог цитировать целые абзацы из романов наизусть. Но на сей раз «спектакля» не получилось, поскольку перед ними внезапно возник отец, словно материализовался из темноты.

— Пошли, извозчик ждет!

Гуськом, отец с двумя чемоданами впереди, за ним мама с Лидией, потом Герман, Эрвин и Виктория и в самом конце, в «арьергарде», София, они прошли через маленькое холодное станционное здание и оказались на привокзальной площади. По-прежнему шел дождь, София открыла зонтик и пригласила под его защиту Германа. Так, рядом, они и влезли на дрожки, те были миниатюрные, и они с трудом поместились, притом что Эрвина, Викторию и Лидию посадили на колени. Папа сказал что-то по-эстонски извозчику, и экипаж тронулся. Он медленно катился по булыжникам, грохоча и трясясь так, что Софии казалось, что сейчас у нее желудок вывалится изо рта. Постепенно наступавший рассвет позволял разглядеть по обеим сторонам улицы низкие деревянные домики, вроде тех, которые были в деревне под Москвой, где они жили на даче.