Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

— А вы, вы просто-напросто захмелели, дорогая моя… И потому озорничаете. Я человек серьезный, вдвое старше вас. В конце концов, могу я призвать вас к порядку? Уберите оружие! Лучше отдайте его мне.

Юлишка и ухом не повела. Положила браунинг назад в сумочку и громко рассмеялась (поэт сразу же вспомнил шутку Изабеллы: Юлиана смеется лишь дважды в год, и то невпопад).

— Вы меня назвали героем Достоевского? — спросил Андреянов, когда Юлишка возвратилась в беседку и снова плюхнулась ему на колени. — Разрешите узнать почему?

— Разве вы не вели себя как форменный идиот? — смеется Юлиана. — По-моему, готовы были кинуться наутек. Трус! Когда я сыграла эту шутку с господином Хааном, он стоял как столб, с каменным лицом, и терпеливо ждал, чем все это кончится. Он не буянил, нет.

— Я пожалуюсь вашей матушке, что вы носите в сумочке огнестрельное оружие.

— А я пожалуюсь матушке, что вы без конца ко мне пристаете. И я просто вынуждена иметь при себе какое-нибудь оружие, иначе как прикажете невинной девушке от вас обороняться?

Андреянов сконфузился…

Разговор принимал вульгарный оборот. В конце концов он ведь ее наставник.

— Откуда у вас этот браунинг?

— Это подарок. Мне подарил его один военный летчик.

— Кто?

— Ну, капитан. Один капитан.

— Что это за капитан?

— Один капитан. Настоящий. Но он грохнулся под Митавой, разбился. Насмерть разбился… Браунинг — это у меня единственная память о нем. Он даже поцеловать меня не успел. Делал петлю Нестерова, но попал в штопор, и получилась спираль. Врезался в землю и разлетелся на кусочки. Вы должны помнить, фотография была в газете: груда алюминия вперемешку с кусками фанеры. Мой капитан лежал в этой куче, в самом-самом низу.

Юлишка поднялась.

— Пойдемте в комнату! Я хочу выпить. Бокал крюшона в память о капитане. Эх, вы — идиот!

Когда Зинаида, донельзя разгневанная грубостями Лаймона Цала, бросилась в кустарник, она и в самом деле не заметила кручи. По песчаному откосу кубарем скатилась вниз, даже ойкнуть не успела. И, зацепившись за что-то, застряла на отроге утеса, нависшем над омутом.

«Еще немного, и я бы очутилась в воде! И все из-за этого болвана!» — подумала она и, хватаясь за ветви лещины, стала осторожно карабкаться по склону, прочь от опасного места. Наконец она очутилась на лесной тропинке. Села в брусничник под какой-то елью и принялась размышлять о случившемся. Впервые в жизни угодливый и покорный Цал вышел из себя и на минуту стал нормальным человеком. «Еще самую малость, и он бы меня ударил, — ликовала Зина. — Появись Лаймон теперь и попроси у меня прощения, может, я бы и простила его. Назло подругам, слышавшим грубое слово. И Юлишке. Которой это слово как мед… Погоди, ревнивая змея, я тебе весь твой пикник расстрою! Через полчаса все вы скопом броситесь меня искать, а я буду мертвой. Отцу Юлианы грозят большие неприятности, а Лаймона вообще арестуют».

И тут Зинаида услышала знакомый голос, раздавшийся внизу у реки.

— А-у! Зина! — аукал Цал.

Ага — ищет; значит, чувствует себя виноватым…

Чтобы продлить страдания Лаймона, Зинаида решила не откликаться. Немного погодя он позвал снова:

— Зина! Из-ви-ни!

«Это уже куда лучше, — подумала Зинаида, — но все еще недостаточно, чтоб простить тебя, жалкий коротышка. Вот когда крикнешь в третий раз, тогда, может, и отзовусь».

Затаив дыхание, Зинаида прислушивается, ждет. А Лаймон, неизвестно почему, больше ее не кличет. Проходит минут десять, проходит полчаса… Наверняка возвратился в Калнаверы. Мерзавец! Ему все равно, что с нею станет!

Слышно, как играет джаз-банд и гомонят гости. Где-то в саду смеется Вальтрауте.

«О моем исчезновении они и знать больше ничего не хотят, — сердится Зинаида. — Как можно веселиться, когда ближний в беде…» В беде? Беды пока еще не случилось. Но Зинаида вот-вот передумает и спрыгнет в омут. А кроме того, в лесу полно волков и медведей…

Вперед! Зинаида решительно направляется по тропинке навстречу опасностям. Вспугивает парочку пернатых, уже устроившихся на ночлег. Птицы с шумом поднимаются в воздух, но какая же это опасность? Зина ждет чего-то будоражащего, щекочущего нервы.

Вдруг за лесом послышался сильный шум, ауканье.

— Пошла потеха! — удовлетворенно прошептала она и остановилась, прислушиваясь.

Со стороны Калнаверов доносились крики — звали ее, упрашивали. Можно было различить отдельные голоса. Тот, который блеет, э-э-у! — это лесничий. А эта пискля: «Зи-и-на!» — определенно тетя Изабелла. Почему молчит Лаймон? Все вопят и причитают, а он молчит…

— Ну, погоди! — погрозила Зинаида и тотчас кинулась в кусты.

Показалось, что по тропе навстречу движутся двое. Зинаида поспешно углубилась в чащу. Пока глаза привыкают к темноте, надо обдумать, как действовать дальше.

«Взберусь наверх и хорошенечко спрячусь в кустарнике», — решила она.

Аукающих полон лес. Слышно, как по большаку проезжает автомобиль. Это их «фиат», по гудку узнала… За полицией побежали, вот здорово! Хи-хи!

Зинаида очень довольна собой. Осторожно пробирается она через просеку. Такая отважная, такая неуловимая! Длинным платьем цепляет шишки, валежник, волосы полны хвоинок. К тому же сломались каблуки у туфелек. Ну и пусть! Она бежит все дальше, ибо за ней гонятся преследователи. По крайней мере ей так хочется. Скорее, скорее прочь отсюда!

Крики позади нее слабеют, становятся неясными и наконец окончательно стихают. Теперь — хватит с них! Сейчас Зина вернется в Калнаверы, подкрадется к окну, закатит глаза и сыграет с ними потрясающую шутку. То-то будет смеху!

Зинаида поворачивает назад.

Над лесом собираются темные тучи. Приближается гроза. Надо торопиться. Побыстрее бы выбраться на тропинку, только ничего не видно. Стемнело.

«Почему не играет джаз-банд, почему они больше не горланят? — досадует Зинаида. — Знать бы, в какую сторону идти».

Налетает ветер. Раскачиваются ветви елей. Уже ничего не слышно, кроме однообразного шума леса. Вдали вспыхивают зарницы…

— Слава богу, гроза еще далеко, — успокаивает она себя, — теперь надо бежать во всю прыть.

Вот она, опасность, которую так искала Зинаида. Ясно как божий день — она заблудилась. Посреди леса. В грозу. Темной ночью!

Несчастная наугад пробирается вперед, падает… Дважды набивает шишку на лбу, но не плачет. Стискивает зубы, сдерживает слезы.

Зинаида не помнила, как долго она плутала по лесу. Но вдруг густое полыхающее небо посветлело и ели расступились. Она вышла на опушку. В коротком свете молний заприметила несколько строений невдалеке.

— Я спасена! — прошептала она и, скинув туфли, в одних чулках побежала в ту сторону, где виднелись очертания крыш.