Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Но если бы выезд был не под прямым углом… — не сдавался Лукаш, стараясь внушить Гомесу свою убежденность в том, что абсолютно не считает его виновным во вчерашнем наезде, — и если бы обзор был больше…

— Обзор вполне достаточный, — возразил Гомес.

— Во всяком случае… — Лукаш стал терять надежду умилостивить хмурого испанца, — во всяком случае, такие большие машины, как «Ибериа-транзит», не должны там парковаться.

— Там всегда паркуются большие машины, — безразличным тоном заметил Гомес. — Мадрид как раз на полпути между югом и севером, между Гранадой и Астурией. Водителям тоже надо отдыхать.

— Это верно. — Лукаш облизнул пересохшие губы и подумал, что вместо безнадежной траты времени с Гомесом лучше бы воспользоваться остановкой и выпить кока-колы в одном из многочисленных павильонов, стоявших под сенью тентов напротив входа во дворец. — Конечно, шоферам надо отдыхать, но создавать аварийную обстановку…

— Я скажу тебе, чего этот сукин сын растреклятого грузовика не должен был делать, — оживился наконец Гомес. — Этот растреклятый сукин сын не должен был включать сразу вторую скорость и шпарить с этого растреклятого паркинга, будто он не в городе, а на автостраде. Но эти дундуки южане всегда так ездят: им что Мадрид, что какая-нибудь растреклятая деревня — все едино.

— Вот я же и говорю… — обрадовался Лукаш. — Это он, сто раз растреклятый сукин сын, был виноват. Я только боялся, не будет ли у тебя каких-нибудь неприятностей…

— У меня? Неприятностей? — казалось, только сейчас Гомес действительно готов был разозлиться.

— Я думал, может, те, кто не видел, как все было… — поспешил объяснить Лукаш.

— Всем сразу все было ясно, — прервал его Гомес. — И все застраховано: «Ибериа-транзит», мы, автобус и туристы. Вы, кажется, тоже?

— Конечно, — заверил его Лукаш.

— Вы из Польши?

— Из Польши.

— Полония! Шопен, Валенса и Вайда. «Человек из стали».

— «Из железа».

— Без разницы. Тогда в Каннах все носили майки с надписью на груди… Постой, как это по-вашему? Силидар… Черт, этот ваш польский — язык сломаешь.

— Солидарность, — подсказал Лукаш.

— Во, точно! У тебя нет такой майки?

— Нет, — огорчился Лукаш.

— Жалко. Мне бы такую…

— Я не взял с собой. Но, если хочешь, могу тебе прислать.

— Правда? — Гомес взглянул на него с недоверием.

— Конечно. Дай только адрес.

Гомес достал рекламную карточку «Ибериа-туризм» и написал на ней свое имя.

— А посылки за границу у вас принимают?

— Конечно.

— У вас же вроде какие-то сложности…

— Временные.

— Оно так… но дело что-то затягивается.

— Понемногу преодолеваем, — старался придать голосу уверенность Лукаш.

Гомес наклонился к нему.

— Ты знаешь, я всей душой за социализм. Появись я на свет до тридцать шестого и если бы мог тогда носить оружие, наверняка сражался бы на стороне республиканцев. Теперь же социализм может пробиться только в богатых странах, где хватает безработных, а у вас…

— Честно говоря, я плохо знаю, что там у нас сейчас творится, — Лукашу представилась наконец возможность перейти к единственно интересующей его теме. — Мы выехали из Польши почти месяц назад. Раньше я каждый день слушал радио в автомобиле, а вот теперь…

— Можешь слушать здесь, — предложил Гомес. — Если сумеешь поймать Варшаву…

— Другие станции тоже передают известия из Польши.

— И то верно.

Гомес включил приемник, но, прежде чем Лукаш успел поймать в забитом голосами эфире польскую речь, мисс Гибсон хлопками в ладоши призвала туристов занять свои места в автобусе.

— Стучитесь, да не отворится вам, — с почти нескрываемым удовольствием пробормотал Гомес. Приземистый, с явно не по возрасту располневшей фигурой и лицом, он, судя по всему, недолюбливал красавчика Хуана. — Послушаешь радио в Толедо, — повернулся он к Лукашу.

Лукаш перебрался на свое место. Торопясь, садились в автобус американцы, вскоре появилась и Доминика.

— Ты чего-нибудь попил? — первым делом спросила она.

— Нет. Я разговаривал с шофером.

— Жалко, что не взял кока-колы. Чего экономить — семьсот долларов у нас есть.

— Мы договорились о деньгах не говорить.

— Об известиях из Польши тоже…

— Мы и не говорим о них.

— Потому что ты не успел ничего поймать. Я сразу догадалась, зачем ты прицепился к шоферу.

Лукаш поцеловал ей руку:

— Тебе только в Скотленд-Ярде работать, любовь моя.

Она улыбнулась, разложила на коленях путеводитель «День в Толедо» и бойко стала читать вслух по-английски: «Contemplating Toledo from afar, bathed in tints of golden ochre…»

Лукаш откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— Здесь все — в тонах золотистой охры. Готовься к очередному празднеству в нашем путешествии.

Хуан снова поднес к губам микрофон и на певучем своем английском сообщил, что они подъезжают к Толедо, по мосту Святого Мартина переедут на другой берег Тахо, чтобы осмотреть панораму Толедо со стороны древней обители Вирхен дель Валье, откуда Эль Греко писал свой знаменитый «Вид Толедо».

— Эту картину, — продолжал Хуан, а капельки пота, несмотря на в полную мощь работавший кондиционер, стекали по его смуглой шее, — мы увидим в толедском музее Эль Греко, в «Casa de El Greco», где собраны и его прославленные портреты.

— Не хотите шоколадку? — на сей раз спутница с заднего сиденья протянула Доминике развернутую плитку. — Мэри Бронтон, — представилась она, когда Доминика, не найдя в себе мужества отказаться от угощения, с ужасом подумала, как растолстеет за это путешествие, если все американки станут потчевать ее сладостями. — Я лишаюсь по меньшей мере половины удовольствия от созерцания всех этих древних красот Европы, — вздохнула американка, — да, да, по меньшей мере половины удовольствия при мысли, что бедный мой Джеймс не видит их вместе со мной, что он до этого не дожил…

Доминика, держа во рту нежно тающий шоколад, покивала головой с полным сочувствием, хотя по цветущему виду миссис Бронтон трудно было определить, как давно понесла она столь тяжелую утрату.

— Хотя, честно говоря, я вовсе не уверена, что Джеймс дал бы себя уговорить на эту поездку. Мы никогда не выезжали дальше Палм-Спрингс, потому что оттуда Джеймс мог каждые несколько дней возвращаться домой, чтобы подстричь газон.

— Да, трава очень быстро растет, — вежливо согласилась Доминика, ясно представляя, в каком бешенстве должен быть Лукаш и ближайшие соседи, которым эта пустопорожняя болтовня мешала слушать вызубренный наизусть, а потому монотонный рассказ Хуана.

Лукаш сидел прикрыв глаза, и она слегка тронула его за плечо:

— Не спи!

— Тут заснешь, слушая и Хуана, и твою болтовню с этой милой пани.

— У нее недавно умер муж, и она, бедняжка, все время об этом думает. Надо быть с ней поласковей.