Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

В роли мужа и отца она меня не видела. Не представляла. И надо отдать должное Марининой интуиции — она ее не подвела. Я плохой муж. Неважный отец.

Помню, за мгновение до первой нашей близости она отстранилась и попыталась меня остановить:

— Мне кажется, мы совершаем глупость… То есть мне кажется, что мы спешим…

— Так… «Постель расстелена, а ты растеряна»…

— Ведь у тебя жена, ребенок.

— Я не забыл, — сообщил я ей.

Уже спустя неделю Котя предложила расстаться. Я согласился. Она не до конца еще порвала с Анатольевичем, я был женат, и моя супружеская жизнь меня вполне устраивала. Но…

Расстаться — казалось разумным.

Седьмой год уже расстаемся — никак расстаться не можем.

Режиссер Александр Засеев (фамилия изменена до неузнаваемости) — страшный матерщинник, причем сквернословие для него естественно и органично, как дыхание.

Даже задачи своим актерам — и заслуженным и всяким — он ставит исключительно матом. К примеру, актеру нужно забежать в кадр, увидеть погибшего товарища и в ужасе побежать дальше. Такова задача. Задеев озвучивает ее актеру следующим образом:

— Короче так, х…ришь со всех ног, подлетаешь, б…дь! Яйца в мыле, этот п…р гнойный лежит, ты глянул на него — е…ть! — усрался и со всех ног попи…чил дальше!

Самое интересное, что все актеры — и заслуженные и всякие — прекрасно Засеева понимают.

Однако далеко не всем нравится, когда его чудовищный лексикон направлен непосредственно на него.

— Где эта толстожопая б…дь? — кричит Засеев. — А, Бысанка, ты здесь? Хорошо, приступим.

Ни тени смущения.

Никакие заслуги актеров не меняют его к ним отношения.

— А где, мать-перемать, Сдубка? Где этот народный-перенародный? Где этот забронзовелый конь?

Засеев специализируется на украинском историческом кино. Популярностью такие фильмы не пользуются, но кто-то же должен их снимать. Бюджет выделяется маленький, да и его умудряются обокрасть. О каком качестве может идти речь? Костюмы старые, рваные, вонючие… И переходят от одного актера к другому прямо на площадке, в зависимости от того, кому сейчас быть в кадре. Лошадей катастрофически не хватает, а те, что есть, из-за пенсионного возраста не способны передвигаться ни галопом, ни аллюром. В атаку они плетутся из последних сил, зато падают и сдыхают натурально.

В массовке всего человек пятьдесят, поэтому чему удивляться, когда кучка казаков идет на приступ крепости, которую защищает та же кучка поляков или турок. Не стоит удивляться и тому, что один казак как две капли воды похож на янычара из соседнего эпизода: скорее всего это один и тот же человек.

Вообще все фильмы Засеева, во всяком случае последние, снимаются в каком-то непроходимом пьяном угаре. В таком же угаре они и монтируются. Неподготовленный зритель потом недоумевает, почему герой, погибший в прошлом эпизоде, вновь как ни в чем не бывало лихо бросается в рукопашный бой. Засеева все эти мелкие неприятности не трогают и нисколько не смущают.

Он бодр. Он энергичен.

Когда все готово к съемочному процессу, Засеев сильным командирским голосом отдает приказания:

— Все по местам! Ну что! Поработаем на неньку-Украину, она, б…дь, ни в чем не виновата! Мотор?

— Есть!

— Хлопушка, мля!

— Кадр такой-то, дубль такой-то!

— Ощерились! Н-начали!

Неудачные дубли Засеев прерывает отборным матом, от которого шарахаются лошади и седеют дети. Но и когда Засеев всем доволен, его словарный запас не меняется.

— Молодцы! — орет в восторге он. — Молодцы, в рот вас так-разтак!

Даже в святом месте, мужском монастыре, где договорились о съемках, Засеев, лишь только вошел, поинтересовался во весь голос:

— Так, ну и где эти монахи? Где эти дрочилы-отшельники?

Бедные монахи, крестясь и бормоча молитвы, бросились прочь от антихриста.

В монастыре снимали пять часов. Засеевский мат почти не умолкал.

— Стыдитесь! — воззвал к нему пришедший настоятель.

— Прости, отец, у меня актеры-суки тормозят.

Он сказал это не оправдываясь, а скорее жалуясь.

— Вы в монастыре! — напомнил настоятель.

— Не бзди, отец, все оставим как было.

— Хотя бы потише, — умолял тот.

— Не вопрос.

Следует добавить, что Засеев не оригинален в этом смысле. Я рассказал о нем лишь потому, что его нецензурная речь льется словно песня. Заслушаться можно. Атак, каждый третий режиссер позволяет себе непечатные слова в работе с людьми. Тот же Ващенко.

Актеры обожают пародировать его монологи:

— Хер-рня! Полная, безоговорочная и беспрецедентная хер-рня! Что! Звезду поймали? Возомнили о себе, оскароносцы! Где, бл…дь, чистота и глубина чувств и побуждений? Значит так, господа, мягко говоря, артисты! Вы поймите, вы играете не для своих гламурных друзей-интеллектуалов, а для провинциального быдла. Так будьте ж быдлом! Мать вашу так!..

Я несколько смягчил акценты. Чуточку облагородил. Не потому что меня коробит мат. Отнюдь. (Я и сам в совершенстве владею мастерством энергетической разрядки, и могу при случае на одном дыхании завернуть малый матерный загиб, состоящий, как известно, из тридцати девяти слов, из которых цензурными могут считаться лишь «в», «на», «твоя», «от»). Но я боюсь, что из-за обилия похабных слов и выражений эту главу не пропустят в свет порядочные люди, а мне бы этого не хотелось. Правда, глава тринадцатая…

Ладно, всё.

Звонит мне какой-то помреж сериала «Золотые дни». Я в нем должен был сниматься. Все было оговорено. Одиннадцать съемочных дней. И вдруг я слышу:

— Леня, ты извини, но нам тут сократили бюджет. — Та-ак.

— Да. Мы договорились о пятистах за съемочный день. Мне страшно неудобно, но войди в наше положение… Я лично боролся за каждого актера, но… Короче, прости, но больше двухсот долларов я выбить не смог.

Я догадался, что меня попросту хотят кинуть. Как это у них принято. Кто-то решил на мне подзаработать. Я таких вещей не люблю. Я бы и сам отстегнул определенный процент от гонорара, такое часто практикуется. Но когда меня держат за коня пластмассового — увольте. «Ищите себе другого Мюрата!»

Дело не в деньгах, а в принципе. Хотя в принципе — дело как раз в деньгах.

Расчет у них верный. Боясь остаться вообще ни с чем, актер согласится на меньшее. Да и тривиальное тщеславие играет свою роль. Кто откажется от роли?

К тому же деньги мне нужны… И я неоднократно раньше на такое шел, но…

— Послушай, Миша, — сказал я в трубку. — Меня такой расклад не устраивает. Я могу пойти на уступки и сбросить баксов пятьдесят, даже сто, хотя и это считаю — неправильно. У вас было два месяца, чтобы сообщить мне о финансовых изменениях. А ставить перед фактом за сутки… Другими словами, пан Михаил, я вынужден отклонить ваше предложение.