Валерий Айрапетян - Дядьки [сборник]

Норберт рос, радуя родителей крепким телом и ранней смышленостью. В мальчике чувствовалась порода, не проявленная в родителях. Древние сильные гены арийцев, дремавшие в Титмо и Эльзе, проявились в Норберте, чья внешность обещала красоту, характер и благородство. Любящие родители сообща растили ребенка, вели хозяйство, принимали решения. Титмо поражался, насколько просто семейное счастье, еще больше поражаясь факту неприятия этой простоты своими родителями. Иначе как зловещим стечением обстоятельств Титмо не мог объяснить роковую изломанность родительской семейной истории.

Когда Норберту исполнилось четыре года, Титмо преподнес подарок жене: путевку на недельный круиз по Средиземноморью. Эльза бредила морем, и Титмо не прогадал с подарком. Сам Титмо ехать не мог — до отпуска оставалось три месяца, — а ребенок с матерью пусть насладятся морем и отдыхом в полной мере.

Описав круг, самолет взлетел и скрылся в небе. Не успел Титмо проводить семью, как уже почувствовал острую, неуемную тоску по жене и сыну.

А через три дня, когда Титмо был на обеденном перерыве, его настигло это известие…

Диктор программы новостей сообщал, что этой ночью туристский лайнер, рейс № 184, совершавший круиз по Средиземному морю, сойдя с фарватера, напоролся на риф в Эгейском море вблизи острова Дио. Далее говорилось, что из-за значительных повреждений корпуса лайнер дал резкий крен и стал быстро тонуть. Из двух тысяч пассажиров удалось спасти восемьсот сорок шесть человек. Все телеканалы мира освещали трагедию. Туристская и судоходная компании, организовавшие тур, приносили всем родственникам погибших соболезнования, гарантировали солидные компенсации. На месте катастрофы велись непрерывные поисковые работы.

Титмо не помнил, как ушел с работы, не помнил, как пришел в офис туроператора, как наводил справки о жене и сыне, как получил ответ, что в списках спасшихся такие не значатся, не помнил, как оказался дома.

Он четко помнил, как очнулся ночью, как выскочил под ливень, как бежал по улицам в поисках сына и жены. «Норберт, Эльза!» — выкрикивал он, вырастая в безлюдных проулках пугающей тенью. Помнил, как лежал в луже лицом вниз, как малодушие то и дело заставляло его вынырнуть и дышать — теперь уже совершенно бессмысленно. Помнил, как попал в больницу, помнил жар в легких, помнил уколы, здоровую дикцию доктора, сообщавшего о пневмонии и необходимости специального режима, помнил, как отказался от помощи психолога, выделенного ему как потерявшему семью и все смыслы.

Выздоровев, Титмо так и не вышел на работу. Не в силах жить и не в силах умереть, он заперся дома. Поглощая снотворное, большую часть времени он спал. Просыпаясь, Титмо подолгу смотрел в потолок, в точку, или выл, прихватив ртом край подушки.

Все чаще Титмо вспоминал бабушку Марту и ее рассказы, воспроизводил в голове ее ровный уютный голос. «А те, кто утонул, превращаются в свободных и красивых рыб», — вспомнил однажды Титмо и увидел, как жизнь его выходит на новый рубеж…

Титмо начал с учебников по ихтиологии. За месяц посетил все океанариумы Германии. За год объехал все крупные аквариумы Центральной Европы. Специалисты рекомендовали ему дайвинг в Красном море, но он наотрез отказался. Море внушало его человеческой сущности утробный страх и нестерпимую ненависть; оно поглотило основу и содержание его жизни — его семью.

А на Крит он прибыл с единственной целью — изучить местный аквариум.

Араик окончил рассказ и глубоко выдохнул. Рассказывал он дергано, иногда даже надрывно, не сдерживая в себе всплесков южной крови, но именно благодаря этой эмоциональности поведанное им обращалось в моих подкорках в живой поток человеческой судьбы.

История Титмо осела во мне пьяной печалью задушевной песни.

— Араик, а ты не спросил у него, что он ищет в аквариумах?

— Спросил. Но он посмотрел на меня очень нехорошо, молча встал и ушел. Но теперь хоть понятно, почему он избегает моря.

— Это да… Слушай, а ведь остров Дио — это та самая безжизненная глыба, что торчит из моря недалеко отсюда, верно?

— Я тоже удивился этому. Странно это все…

Я оглянулся. Пляж опустел наполовину: в отелях близилось время обеда, и отдыхающие спешно расходились. Прибежав с моря, наши жены и дети копошились в палатке. Я крикнул Кате, что пора собираться. Усыпанная искрящимися каплями, она кивнула и побежала принимать душ.

До отеля было пятнадцать минут ходу. Перегретые солнцем, мы с Араиком волочились, как заморенные волки. Пропеченный асфальт дышал жаром, в воздухе тяжело пахло битумом. По дороге мы трижды заходили в магазины — вдохнуть кондиционированного воздуха и остыть.

К моменту нашего прихода в отель мне совершенно расхотелось есть. Я поднялся в номер и упал на кровать. Кондиционер накатывал чудесные волны холода, я лежал и вслушивался в блаженное остывание перегретого тела.

Проснулся я только к ужину — от дикого голода и сильного волнения. Мне вспомнился мой пьяный сон про аквариум, сейчас он казался мне особенно неприятным.

Катя и Лера лежали на соседней кровати, изучая рисованный детский журнал, купленный в местном маркете.

— Привет, семья, — бросил я по пути в душ.

— Привет, пап, привет, — отозвались мои.

Волнение нарастало, и перед ужином я принял двести виски, четырежды опрокинув в себя полную рюмку. Пустой желудок враз всосал спиртное и с силой паровозного выхлопа направил его пары в мозг. Беспокойство исчезло, от этого захотелось есть еще больше. Нужно было идти в столовую, Катя и Лера ждали меня внизу.

В лифте я столкнулся с Титмо. Сегодня он совсем не походил на себя прежнего. Вместо пришибленной осанки — боевой фрунт, на месте жидких глаз — огненные точки.

Почтение к его горю склонило мою голову в уважительном глубоком приветствии. Титмо кивнул коротко и твердо. Перед выходом он пожал мне руку, впечатал в меня взгляд и сказал по-русски, глубоко переживая каждую чужеродную букву: «Спасибо, Валерий». В ответ я радушно приобнял его за хилые неразвитые плечи и чуть не расплакался. После ужина, сморенного спиртным и обильной едой, меня снова потянуло в сон.

Утром нас разбудило чрезмерное оживление в коридоре. Тяжелые быстрые шаги и опережающий восприятие скорый греческий говор. Надо было вставать к завтраку. Когда, собранные, мы вышли в коридор, меня чуть не сбил с ног Араик. Он несся, как раненый зверь, глаза его выражали неподдельный ужас. Мне пришлось его потормошить, прежде чем услышать его голос. Мимо нас пронеслась пара местных полицейских в голубых рубашках с короткими рукавами. У обоих вырастали из рукавов густо волосатые руки. Араик уперся в меня стеклянным взглядом. «Титмо», — произнес он.