Леонид Жуков - Злая фортуна

Есть в ненцах какое-то своеобразие, подкупающее изяществом и беззащитностью, делающими Север не таким уж страшным, а вовсе реальным, даже несколько желанным. Очевидно, в этом суровом крае все обречено на вымирание: здесь нет ничего крупного, даже деревья карликовые, скрюченные и корявые от жгучего ветра, стелющегося по земле.

У этих ненцев разрез глаз узок, как по штампу, глаза же черные и приятные, в них больше звериного, чем человеческого. Они наивны, их не коснулась цивилизация — они сама чистота и мудрость природы. Ходят в длинных накидках, затянутых у горла, невероятно широких, сшитых из блестящего оленьего меха. Ходят широкими шагами вразвалку, опустив голову вниз вследствие постоянной сосредоточенности, — это не от легкой жизни.

Здесь открыли нефть. С вторжением варваров с Большой земли поселок принял стандартный облик. Понастроили двухэтажных общежитий из отесанных бревен, внесли беспорядок, пьянство и кровосмесительство. Всюду никчемно зияли голые выструганные доски новых домов. Унылая бедность существования приезжих добытчиков проявилась в полном безделье в этих местах, лишенных удобств и привычных благ.

В общежитии для холостяков творится классический бардак. Казарменный быт и бесшабашное прожигание времени превратили людей в заключенных. Одеяла, прожженные окурками, в огромных дырах, словно их жгли головешками. Запах горелой ваты, залитой водой, все более усиливается. Накрываться таким одеялом нельзя, холодные и липкие, они пригодны лишь для подстилки собакам. В окна дует, как в сарае, батареи не топятся, зато летом об них можно обжечься. В сиротливых пустых комнатах сдвинуты ржавые голые койки, по грязному полу разбросаны окурки. Унылые голые стены неровно вымазаны мелом и напоминают камеры. Если б не маленькая лампочка, висящая под самым потолком, которая тускло горит, как в трамвае, можно было бы подумать, что общежитие выселили.

Добрая половина, населяющая этот лагерь, всегда отсутствует дней на десять. Это значит — они на буровой, куда их отвозят на вертолете. Каждый день заявляются новые партии человек по десять, в смоляных полушубках, пропитанных нефтью, и мокрых унтах. А это значит — они вернулись с работы и теперь будут столько же дней отгуливать — пить водку. Никто из них не желает знать, где его комната, собираются стихийно в любой из них, и начинается дикая попойка, где все равны и уважаемы друг другом.

В одну из таких попоек обидели мальчика. Он пришел в гости из соседнего барака и сидел скучал, дожидаясь приятеля. Послышался топот в коридоре, как будто гнали табун лошадей. Дверь отворилась, с шумом ворвалась ватага страшных людей, у которых сверкали только зубы и глаза.

Ломали черными руками белый хлеб. Нашлось два огурца и десяток яиц. Яйца были бережно вынуты из кармана, их осторожно положили на подоконник, словно они могли взорваться. Появился ящик водки, забитый снегом и стружкой. Стола не было, расположились на стульях, закуску удобства ради клали на пол и наклонялись за ней. Откуда-то появились собаки, привыкшие циркулировать из двери в дверь, и выжидали, пока им бросят рыбий позвоночник. Пили много и жадно.

Мальчик не дождался товарища, просидел на койке весь вечер и собрался уходить. Этот мальчик был полукров, а потому отличался своеобразием. Оливковое нежное лицо носило вороватое выражение. Крупные глаза цвета серого мрамора были внимательные и лживые. Длинные волосы под кружок, гладко причесанные, делали его похожим на Гоголя. Ему не нравилось, когда его так называли, он возмущался и обижался на каждого, кто посмел произнести это.

Гоголь купил ящик водки, воспользовавшись завозом продуктов, и стал прятать его под койку, на которой напрасно просидел столько времени. Ящик был тяжелый, Гоголь не удержал его и загремел вместе с ящиком. Гуляки, почувствовав огненную воду, набросились на Гоголя и стали отнимать ящик. Гоголь проявил образец мужества, словно отстаивал полковое знамя. Но, сколько он ни сопротивлялся, его силенки быстро истаяли, и он долго не мог противостоять жадной орде. Он топал ногами, звал на помощь и был порывист в движениях.

Когда обессилевшая жертва, которую насилуют, не может больше сопротивляться, она уступает силе. Гоголь смирился, притих и сидел как волчонок, не желающий приручаться. Ему налили целый стакан. Гоголь храбро выпил его до дна. Потом налили другой. После второго стакана Гоголь свалился на койку и не просыпался до утра.

Наутро обходила комнаты и поднимала с постелей лежебок комендант общежития — молодая грубая чалдонка. Будучи в расцвете лет, она полностью была лишена женского обаяния. Деспотичность состарила ее раньше времени и приговорила к преждевременному увяданию. Ее жестокость таилась в глазах, похожих на мутные льдинки. С острым зрачком-буравчиком, они были лишены души и человеческой красоты. Низкий собачий голос и злобная медлительность, с какой она плохо соображала, отталкивали от нее. «Если череп чалдонки распилить пополам, то там не обнаружится никакого мозга — сплошная кость, как у осетра…» Несмотря на то, что на ней надета белоснежная песцовая шапка и элегантные «аляски», на нее никто не смотрит. Хоть она и дочь полка, но не нашлось ни одного, кто мог бы заинтересоваться ею.

Она с наслаждением стаскивала одеяла с бесчувственных пьяниц и нахалов, грубо кричала на них и бесцеремонно оскорбляла, пуская в ход полированную палку. Но никто не хотел связываться с нею. Среди них был Гоголь. Когда очередь дошла до него, чалдонка закричала:

— А это кто такой?

Гоголь натянул одеяло на голову и приготовился к схватке со стихией.

— Как ты сюда попал? А ну, отвечай!

Она схватила мокрую тряпку с подоконника и стала жестоко хлестать его. Гоголь решил притвориться больным. Она вцепилась ему в руку и стала стаскивать с койки. Гоголь сопротивлялся, бранился и требовал, чтобы с больными так не обращались.

— Я тебе сейчас покажу больного! — задыхаясь от злобы, прошипела чалдонка.

Тогда Гоголь прибегнул к последнему аргументу, думая, что это поможет:

— Как культурному человеку — мне положено болеть!

Около пожарного сарая с открытыми воротами пожарники в касках, напоминающие ахейцы, раскатывают по земле пожарный шланг и бегут за ним, как на войне. Подражая игре актеров, налили воды, как после прошумевшего ливня, и пытаются приблизиться к правде на подмостках, где на сцену въезжают живые лошади и даже слоны, а в современных операх скоро станут применять танки и «катюши».

Перед сараем на дороге, чтоб всем было видно, стоит застекленная доска-витрина, предназначенная для общего обзора. Это отчет работы пожарников, так называемая стенгазета, которую они выпускают в сатирическом духе, приправляя стишками.