Леонид Жуков - Злая фортуна

Благодаря усилиям старухи, которая до сорока лет водила его за руку и получила в награду побои, он окончил все училища, расположенные вокруг Москвы, и вытянул на «вундеркинда», но к скрипке не притрагивался, не знал ни одной оперы и не прочитал ни одной книги.

Лейтман занял у писателя Северного пять рублей. Северный был такой же скряга, погрязший среди антикварных китайских безделушек и книг, добытых чуть ли не из «Библиотеки московских царей». Когда у Северного мыши съели хлебные фигурки, он слег в постель после этого на несколько дней.

Северный не отличался добродетелью, и вся его заслуга состояла в том, что он пережил Шаляпина и захватил другой век. На стене у него висела фотография, где была изображена знаменитая компания, а в ногах Шаляпина притулился молодой соратник. Смерть не брала его, а он все умножал богатства и клеветал на издательства, легкомысленно выпускающие его книги о Тохтамыше.

Прошло около года, а Лейтман и не думал отдавать пять рублей. За это Северный решил жестоко наказать его. Но все как-то не было случая. И вот случай представился.

У Лейтмана умер богатый дядя в Америке и отписал ему наследство. Старуха мать летала за наследством на самолете. Шесть часов висела над океаном и боялась, что самолет рухнет в воду. Но жажда хапнуть была так велика, что старуха пустилась на риск и мобилизовала все свои умственные способности, чтобы пересилить страх.

Сын, вырядившись в американский костюм, явился к Северному похвалиться. Северный в это время тер хрен. Поклонники его таланта удружили ему необычным приношением. Это были корни хрена, выкопанные на огороде. Хрен был такой корявый, что его с трудом вырвали из земли, а кривые уродливые корневища напоминали былинное дерево и были похожи на руку Бояна. Северный кричал благим матом и немало пролил слез и соплей, прежде чем истереть его. Получилась крепкая кашица, которая дымилась, как серная кислота. Не зная, что хрен нужно облить кипятком, он тем более не предполагал, что нужно в кашицу добавить сахару. Голую кашицу нельзя было взять в рот, можно было сжечь глотку.

Когда Лейтман вошел к нему, огненное облако испарений летало по кухне. Северный потер руки и крякнул от удовольствия. Настал момент расплаты. Неморино начал хвастаться американским костюмом и прохаживаться в нем, как матадор. Скорпион сидел на стуле и ехидно улыбался:

— Тебе не удастся удивить меня костюмом, я на своем веку и не такие видел.

— Такого вы нигде не могли видеть — он из Америки!

— А у меня из Китая! — каркнул Северный и чуть не взлетел, как ворон.

Лейтман насторожился.

— А что у вас из Китая?

— Женьшень.

— Не может быть! Покажите, я никогда не видел.

— Пойдем, покажу, — и повел врага в кухню.

На тарелке лежала терка, забитая хреном, в стеклянной банке был запрятан злой колдун. Скаред порылся в столе и извлек безобразный корень, еще не растертый и не заключенный в банку.

— На, смотри, — протянул его дебилу.

Лейтман пришел в восторг, оттого что никогда не видел хрена. Он смотрел на него, как лиса на виноград, и задавал глупейшие вопросы:

— А как вы думаете, сколько можно прожить, если употреблять женьшень?

— Сколько хочешь. Видишь, сколько я живу?

— А как его едят?

— В тертом виде.

Лейтману захотелось попробовать его на вкус, но он не знал, как это сделать, и не решался попросить. Скупердяй сам разрешил проблему:

— Хочешь попробовать? Только много не дам.

Лейтман разинул рот. Мститель открыл банку, зачерпнул большую ложку и с разбегу запихнул ему в рот, как птенцу:

— На, попробуй!

Лейтман хватил всю ложку, как некий деревенский парень, впервые попавший в общественную столовую и увидевший горчицу на столах, которой он с жадностью вкусил, думая, что это деликатес. От этого с ним чуть не случился разрыв сердца. Из глаз посыпались искры. Дыхание перехватило. Он махал руками и не мог издать ни одного звука. Слезы лились из глаз, он вертел головой, как медведь, на которого напали пчелы.

Северный тоже плакал от смеха, бегал вокруг Лейтмана, как партизан, который гонит француза, и громко вопил, потеряв голову от счастья:

— Ну, а теперь отдашь пять рублей, мерзавец?

Целыми днями сидит в кресле гигант Боря и не желает двигаться. Он такой огромный, что рядом с ним обыкновенные люди кажутся карликами и еле достигают его подмышки, как на иллюстрациях в учебниках физиологии, где даны примеры гигантизма. Лето в разгаре, зелень разбушевалась, воробьи купаются в пыли, а он сидит у открытого окна и уставился в телевизор, не замечая грозовой свежести в атмосфере и аромата трав. Его не манят васильки во ржи и пение жаворонка в небе, он не хочет выходить из дому и верно служит скверной лягушке, маленькой старухе с бесцветными глазами, скандальной и невежественной. Она гордится тем, что отбила его у жены, приютила у себя и кормит его. У нее нет ни детей, ни родственников, она боится одиночества и стережет его, как Аргус.

Заря зарю встречает, а Борю ничто не может взволновать, ему не нужны закаты на реке и вечерние туманы. Комнатка с телевизором и диванчиком, где они спят валетом, напоминает пайку хлеба в ленинградскую блокаду, обведенную выцветшими чернилами на пожелтевшей бумаге для потомков…

За несдержанность эмоций и прямоту суждений Борю уволили с работы, чтобы он не разлагал коллектив. С тех пор он полюбил волю и надеется, что лягушка будет жить вечно.

Ему жарко, круглый год Боря ходит голый, в сатиновых шароварах, как главарь японской банды. С огромным животом и могучими плечами он напоминает сказочного людоеда. Боря не только замечателен ростом, но и умом. Он так прекрасно говорит, что Цицерон зарезал бы его из-за угла. К нему идут как к гробу господню, чтобы послушать его. Прокурив комнату, он сидит в дыму и не умолкает, кричит и вытягивает шею. Всех писателей Боря сжег бы и развеял по ветру, зато оставил бы одну маленькую книжонку про пиратов, засаленную, как карты, которую он никому не дает в руки и держит под подушкой, называя такую литературу маринистикой.

Лягушка насыпает на дно ванны мешок рябины и заливает самогонкой, чтобы рябина впитала яды. Бутыли в человеческий рост стоят у нее круглый год в платяном шкафу. Боря бросает рюмку в открытую пасть с налету, кривит рот и обильно закусывает.

В летнюю жару вечером, когда садится солнце, они выходят с лягушкой погулять, садятся на бревно и, отгоняя комаров полотенцем, ведут разговор об инвалидности, которую Боря мечтает получить. Им нужно было бы говорить не об инвалидности, а о матери, которая доживает век, брошенная сыном: Боря даже не знает, где она живет.