Леонид Жуков - Злая фортуна

Раньше все, кому не лень, писали романсы, вплоть до кучеров, за что романсы были возведены в ранг «кучерской музыки». Теперь вместо романсов пошла мода писать стихи, ибо рифмоплетством дьявол награждает особо гадких людей.

Стишкам предшествуют карикатуры, намалеванные черными жирными линиями в крокодильском стиле и раскрашенные вульгарными красками. Стишки здесь играют, так сказать, роль либретто в опере:

Раньше эта доска стояла у вокзала и привлекала прохожих, как глашатай, зазывающий в балаган барабаном. Она стояла на дороге и распростертыми объятиями встречала толпы с поезда. Теперь вокзальную площадь переделали, а на том месте, где стояла доска, водрузили грубую фигуру сталевара с поднятой рукой для пощечины, а стихи, якобы позорящие культуру города, отнесли подальше, на окраину, как пивную бочку. Наступив на горло поэзии, которая измельчала по вине притеснителей, убили сразу двух зайцев: ущемили творчество и очистили от скверны площадь.

Но пожарник, кропатель виршей, не унимается и, как всякий гений, героически преодолевающий драматические и трагические коллизии, творит с еще большим вдохновением. Непризнанный талант никогда не увидит света, его имя останется тайной для потомков и не впишется на скрижалях бессмертных творений, оно растворится в народе, а его произведения будут называть «народными», незаслуженно подняв народ на щит славы… Поэтому читайте его, пока цела доска, стоящая на дороге, у самой канавы:

Ювенал сейчас уже не в том расцвете творческих сил, и его шедевры стали терять свою магическую власть над читателем. Он стал писать хуже: бледно и неинтересно, и скоро, видимо, разучится делать это. Так, по крайней мере, говорят о нем завистники. Сколько можно работать на попа? Истинно говорю, творчество настоящего художника не блещет количеством, а паче славно зрелым периодом, в течение которого муза водит его пером недолго. Но каковы его ранние опусы, когда муза качалась с ним в одной колыбели и нашептывала ему стансы!

Теперь с пожарников берут пример домоуправления и вытрезвители, которые тоже выпускают какую-то жалкую продукцию — доску под названием «Не проходите мимо». Помогают им в этом дружинники, которые забирают пьяных и отправляют материал на них в товарищеский суд. Доска служит наглядной агитацией по борьбе с пьянством, хулиганством и прогулами.

Однажды летним утром на рассвете, когда Аврора шлет первую улыбку, а грибники отравляют атмосферу табачным дымом и нарушают кашлем тишину спящего города, громко заигрывая с дворником, метущим улицу, я вышел из дома. Голуби задевали крылом карнизы окон и стучали клювом по железу. Дворник махал метлой, сметая в кучу мертвых птенцов, выпавших из гнезд во время бури, разыгравшейся этой ночью. Вдруг солнце ослепило меня, отразившись в стекле, словно мальчишка навел мне в глаза солнечного зайчика. Передо мной выросла застекленная доска-витрина. Я остановился и стал читать. Домоуправление явно делало успехи, значительно превосходившие предшественников в лице пожарника, как ученик превосходит учителя, а сын отца в подлости.

На листе, ватмана был грубо намалеван черной краской приплясывающий человек не то таракан. Он что-то раздирал руками, как будто играл на гармошке. Сбоку от таракана было нарисовано нечто непонятное, надо полагать, ознакомившись с текстом внизу, книжный киоск. Вокруг киоска всюду лица — кружки, держащиеся на овалах, туловищах.

Текст, поясняющий карикатуру, таков: «Рабочий Коновалов, проживающий на Пневой улице, в пьяном виде пытался порвать книгу». А еще ниже — четверостишие. Позже мне сказали, что автор четверостишия какой-то пожарник, устроившийся в это домоуправление в котельную.

Значит, сын не превзошел никакого отца, а это дело рук Ювенала.

Вот это четверостишие:

Мишка Лейтман был самым жадным дебилом на свете. Помимо своей недоразвитости он унаследовал от матери неумолимую скупость. Его атавизм проявился в огромной физической силе. Он гордился ею и был хвастлив, как парижский скульптор, готовый у всех на виду вытащить из грязи застрявший дилижанс.

Когда лошади станут, со всех сторон бегут молодцы с засученными рукавами — кто быстрее: чтобы показать свою силу перед сидящим в коляске с задернутыми шторами очаровательным созданием. Навалившись плечом на заднюю стенку кибитки, они рады сломать втулку и растрясти возок, лишь бы доказать капризной повелительнице, что скульптор сильнее лошади.

Невероятная ширина плеч заставляла Лейтмана не отходить от зеркала и мечтать, чтобы ширина его превзошла рост. У него были изуродованные зубы, с изуродованными зубами родился сын от него. Зубы были белые, как сахар, и мокрые, потому что слюна была его второй кровью. Крупные, они крепко сидели в гнездах, наступали друг на друга и следовали не полукругом, а во весь рот плоско, что выдавало в нем принадлежность к необратимым идиотам. Этими зубами, способными разгрызть трубчатую кость либо железную кровать, можно было поднимать штангу и обращать в бегство неприятельские полчища.

Лейтман брил нос, отчего он делался блестящим и заострялся, как у совы, и совал палец в клетку с орлом в зоопарке. Его мать, подлая и деспотичная старуха, по вероломству и жестокости не уступающая испанскому монаху, хотела сделать из него скрипача, но ошиблась в расчетах: вместо скрипача получился жадный дебил. Его однажды заставили умножить четыреста на четыреста. Он исписал три листа бумаги, но так и не умножил, не зная, куда ставить нули. Позже, когда ему удалось эмигрировать в Америку, прислал письмо оттуда, в котором пишет, что спрашивал там, куда ставить нули, и что там тоже никто не знает…