Леонид Жуков - Злая фортуна

Чтобы оправдать свою лень и не быть в нахлебниках, он придумал себе диабет. Но когда врачи заставили его снять брюки и увидели геркулесовы ноги — они отправили домой нахала.

Сидит он целый день в кресле и мечтает спилить дерево, которое заслоняет ему свет под окном. Ему тысячу раз объясняли, что свет заслонить невозможно, что свет проникает даже сквозь закрытую диафрагму объектива, а уж дерево никак не может быть помехой. Дерево стоит далеко от дома и сбоку от его окна, поэтому клеветать на дерево было бы злодейством.

Боря родился в рубашке. Ему счастье само идет в руку. Однажды ночью разыгралась буря, и дерево: сломало пополам. Боря торжествовал. Невидимые миру слезы окупились. Теперь нужно было спилить умерщвленное дерево под корень — и дело с концом.

Боря надел куртку и трико, как будто собрался за грибами, и пошел в сарай за пилой. На подмогу он взял кривого Пашку. Пашка все подбивал его спилить дерево ночью, но вот трудность разрешилась сама собой. Пашка ликовал, приписывая себе за слугу разыгравшейся стихии, и, чувствуя себя посланником Борея, изо всех сил старался угодить Боре, но только мешался, как муха на дуге.

Боря отбросил пилу в сторону и, поплевав на ладони, взялся за топор и стал наносить удары под корень дерева. Удары были небывалой мощности. На Борю было приятно смотреть, он был похож на разгневанного Циклопа. Глаза его пылали, сросшиеся брови угрожали, ерш на голове ощетинился. В такой момент к нему лучше не подходи, он опаснее разъяренного зверя.

Потребовалось всего несколько ударов, чтобы ствол заскрипел. Боря навалился на него всей тушей, как мамонт при совокуплении, и дерево упало. Возбужденный, с горящим румянцем на щеках, он один взвалил дерево на плечо и отнес его к оврагу. Выпятив слюнявую красную губу и изрыгая отборные ругательства, он долго не мог отдышаться.

Оставалось справить тризну по дереву, замести щепки и сровнять корневище с землей. Боря присел на лавку отдохнуть после трудов праведных. Закурил. Долго не мог успокоиться. Огромная жирная голова на короткой шее ощетинилась, как загривок у котенка.

Это был могучий красавец клен, щедро даривший осенью золотой ковер из шуршащих листьев, засыпавший весь двор, аромат от которого стоял до заморозков. Летом в тени его прохлады собирались у самовара. Лягушка выносила мармелад, сушки, печенья собственного изготовления, и пили чай. А вечером играли в карты, просиживая всю ночь до рассвета. Голос Бори раздавался на весь двор, как грохот Ниагарского водопада.

Когда дело было закончено и стало уже темнеть, появилась лягушка на пороге, чтобы загнать Борю домой, а то русалки, живущие в ее понятии на деревьях, могут похитить брюхатого Нарцисса.

Посидели, помолчали.

— Теперь, я думаю, дерево не будет загораживать тебе свет под окном? — спросил Пашка.

Боря запрокинул голову и стал истошно хохотать от счастья Он был доволен, чувствовал себя героем дня и готов был срубить еще одно дерево, недоброжелательно поглядывая на них и выбирая жертву.

Стемнело, зажглись фонари на столбах, освещая зияющую пустоту на том месте, где стоял клен. Он чернел в луже воды, как стащенная в овраг дохлая лошадь.

— Ну вот видишь, как все просто разрешилось? Сколько ты мечтал спилить дерево — благодари бурю! — подтрунивал Пашка, не чувствуя меры.

Боря молча встал, отсалютовал Пашке рукой и пошел спать.

Иногда молитвы, незначительные по содержанию, все же доходят до бога…

Весь день и всю ночь летят самолеты над морем — подвозят сонмы ненужных людей в Адлер и Сочи. Кажется, не хватит никакого Адлера, чтобы вместить столько балласта с детьми, превышающими количество взрослых.

Их манит кусок моря, о котором они слышали. Море страшное, грозное, необъятное. Оно не принимает такую несъедобную пищу и выплевывает ее назад: шторм упорно держится несколько недель, волной выбрасывает на берег целые катера. В затишье мошкара населяет море с краю, как лягушки, и кишит кромка у берега этим жалким родом: старухами, в безумии своем превосходящими поступки сумасшедших, глухонемыми детьми, которые без устали бросают камни, молотят, как кузнецы, ибо не слышат того, что делают.

Прекрасный пол представлен здесь в самых разных калибрах, смотреть на который полезно тому, кто мечтает ради них заложить душу: после этого больше не захочется ни мечтать, ни смотреть на эту половину человечества.

Море грязное, пенистое, волны обрушиваются с неба, переворачивают камни и бьются о волнорезы. Представительницы слабого пола ленивы и безразличны. Впав в натуральную спячку, они лежат на камнях, как ящерицы. Нисколько не смущаясь штормом и не чувствуя себя в дураках, целыми днями перекидываются в картишки и надеются привезти домой загар, за которым приехали сюда за тридевять земель. Понимая, что на судьбу роптать бесполезно, они относятся к ненастью как к несостоявшемуся выигрышу в лотерею. За год они насиделись за конторским столом и соскучились по комарам и мухам. Расчесанные, в свежих шишках, они не спят ночью от комаров и самолетов, летящих один за другим над домом так низко, что кажется — сейчас снесет кровлю! Шум, производимый таким самолетом, равен грому Юпитера, Ниагарскому водопаду и глотке Таманьо, взятыми вместе.

Рыженькие бабенки с детьми заполнили улицы, как реки, вышедшие из берегов. Среди гортензий, самшитов и олеандров, произрастающих в городе, мелькают лица этих бабенок с узко посаженными глазами. Гоген слишком рано родился, а то ему не нужно было бы ехать на Таити — хватило бы Адлера!

Мамаши нашили себе новых платьев, юбок, сарафанов, посадили на горб капризное дитя и движутся по тротуару, как аборигенки с кувшином на голове. В столовых, где они переводят пищу в навоз, мухи кишат сплошной тучей, назойливо садятся на тарелки, кусают голые ноги, и чем больше отмахиваешься от них, тем злее они нападают.

Из года в год это племя повторяет одну и ту же ошибку — опять едут сюда и ждут не дождутся, чтобы пожить в сараях, потому что квартира в коврах и чеканке опостылела за год. У почтамтов и касс дни и ночи стоят толпы, напоминающие татарские орды. Теперь они не могут уехать отсюда, попали в западню: ведут списки и отмечаются в них без всякой надежды вырваться из плена. Даже зимой поезда переполнены. Из-за них каждую минуту закрывают шлагбаум, перед которым накапливается длинный хвост автомобилей. И все же на следующий год забываются и снова едут сюда. Так стегают упрямого мальчишку, а он не исправляется.

Всюду дети, дети. Дети крупные, как на картинах Рафаэля. Детям отводится первенство. Чем ниже сословие, тем больше оно заявляет о себе и стремится к размножению. В шикарные дорогие рестораны, построенные не для них, врываются вандалы с детьми и громко кричат. Детям наливают шампанское, пиво, позволяют ложиться на стол и бегать по залу. Раньше был патриархат и матриархат. Теперь наступил детриархат.