Борис Минаев - Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Но меня это уже не смущало.

– Скажи, Лева, – горячо спросил Дроздов, зиц-председатель, – веришь ли ты в настоящую любовь?

– Ванька, я на тебя сейчас собаку спущу! – заорала девчонка в синих колготках.

Я неуверенно пожал плечами.

– Вот и она не верит! – шумно вздохнул Дроздов, и сразу выяснилось, что за это не очень длинное время он успел выпить довольно сложный состав: шампанское, коньяк и что-то еще.

– Лева, а скажи, как ты думаешь, для чего мы вообще тут живем?

– Это трудный вопрос, – засмеялся я.

– Лева! – заорал Дроздов с бледным лицом. – Ну почему, почему я сразу понял, что ты хороший человек!

И он бросился меня обнимать.

Во время объятий он неожиданно шепнул:

– Слушай, а у вас случайно нет в корпусе пустого номера?

Я отрицательно, но с уважительным сожалением покачал головой – мол, увы, увы и увы, – и Дроздов с собакой и девушкой отправились дальше гулять.

Мне вдруг очень захотелось курить, и я решил вернуться за сигаретами.

Тут опять выскочил одноклассник Тимофеев, который поверх кимоно накинул какой-то ватник, а на босые ноги натянул валенки. Все это выглядело, конечно, очень мило. Теперь казалось, что каратист выскочил в своих белых одеяниях и валенках на босу ногу прямо из постели.

– Извините, – сказал он. – Вас, кажется, Лева зовут? Мне очень неудобно, вдруг я вас напугал?

– Да нет, вроде не напугали.

– Скажите, пожалуйста, – вдруг еще больше смутился каратист-одноклассник Тимофеев, – а у вас в номере горячая вода есть?

– Кажется, есть. А что?

– Нет, ничего, – смутился Тимофеев. – У нас просто нет, и вот я думаю, это везде или не везде?

– Видимо, не везде, – вежливо ответил я. – Душ вы можете и у нас принять. Вроде течет.

– Ой что вы, что вы! – покраснел каратист. – Я могу и холодной водой. Я вообще ведь для чего приехал сюда: чтобы бегать босиком и купаться в снегу. Прана, понимаете?

– Прана?

– Ну это… как бы вам это объяснить… это дух земли.

– Дух?

– Ну да, тут дело не в чистом закаливании, само по себе закаливание мало что дает, необходима прана. Если вы бегаете по земле босиком или купаетесь в снегу, на вас нисходит прана, и вы чувствуете новую ступень бытия.

– Понятно.

– Хотите, я вам книгу покажу по карате? – вдруг просительно сощурился Тимофеев. Что-то было в его интонации такое, что я не смог отказать.

В номере у Тимофеева было не очень светло. Просто это был такой номер – лампочка горела тускло, как на веранде, и только белый снег из окна освещал всю комнату неясным, тревожным полусветом. Я пододвинул к себе книгу и перевернул несколько страниц. Вдруг на разложенном диване обнаружилась девушка в толстом грубошерстном свитере, которая спала, накрыв голову подушкой.

– Спит, – блаженно улыбнулся Тимофеев, кивнув на девушку. – Вот уже пять часов спит.

– Все в порядке с ней? Или, может, заболела?

– Да нет, что вы… Просто у нее небольшая депрессия. Приняла к тому же супрастин. Ну и вот… Но она скоро проснется, не волнуйтесь. А вы не посмотрите, что у нас с водой? Почему-то у вас есть, а у нас нет, хотя номера соседние.

Я вошел в ванную и начал крутить вентиль. Открыл его до упора, пустил струю холодной, и через несколько минут вода забулькала, потом стала ржавой, а потом сразу теплой.

– О! Ура! – обрадовался каратист. – Хотите, я эту книгу вам почитать дам?

– Нет, – сказал я вежливо. – Спасибо. Я, наверное, воздержусь. А у вас ножа нет? Перочинного?

Вернувшись с ножом в наш номер, я застал такую картину.

Все пластмассовые пробки от всех шести бутылок были сожжены огнепоклонником Рабиновичем. Запах стоял просто ужасный. Все окна были открыты настежь. Рабинович в легкой рубашке продолжал читать стихи, согреваясь от внутреннего огня. Девчонки, накинув пальто, яростно резали колбасу и сыр.

– Лева! – свирепо заорала Ермолаева. – Ну тебя только за смертью посылать! Ну что такое, в конце-то концов? Он нам тут такое устроил!

– Да ничего страшного! – недовольно сказал Геннадий Рабинович. – Через полчаса вы буквально забудете об этом запахе. Все выветрится.

– Да уже выветрилось. А нож я принес. Просто меня каратист заговорил. Какой-то он у тебя… странный, – сказал я в сторону Радловой.

Та хмыкнула и продолжила резать колбасу, яростно сдувая челку со лба.

– Иди выброси, – сказала Ермолаева и дала мне в руки мусорное ведро.

– Куда?

– В мусорный бак.

Найти мусорный бак на территории дома творчества оказалось не так легко, особенно в темноте.

Я истоптал все дорожки, забрел к каким-то совсем темным нежилым корпусам, потом обнаружил забор, был облаян суровыми сторожевыми собаками в будке, залюбовался соснами, посчитал звезды, поскользнулся и упал в снег (второй раз за вечер!) и наконец зашел с заднего хода на спасительную кухню, где мне все показали, объяснили, куда идти с ведром, пожалели и живо поинтересовались процессом приготовления глинтвейна.

– Да не сделали еще! Но уже скоро!

Когда с мусором было покончено, я вернулся домой, неторопливо вымыл руки под ворчание девушек, которые теперь мудрили над сервировкой стола, и решил наконец покурить.

Найдя сигареты в сумке, я вышел на улицу.

Было тихо.

В коттеджах тускло блестели окна. В одном окне мерцали лампочки. Женщина наряжала елку. Конечно же, это была красиво одетая женщина, взрослая и прекрасная.

Я никак не мог надышаться этим воздухом, насмотреться на этот снег, а сигарета быстро кончалась.

Ладно, постою так.

На крыльцо вдруг вывалилась вся компания – Радлова, Ермолаева, поэт Рабинович, мальчик Сережа (который до этого просто лежал и читал книгу) и сестра Оля. Все громко смеялись и толкали друг друга.

Наконец выяснилось, что они нашли на веранде санки и теперь решают, кто кого должен везти.

Конечно, я повез Радлову и Ермолаеву.

Непонятно, как они уместились в эти детские санки вдвоем, но это был факт.

К счастью, когда мы миновали ближний лесок, дорога пошла с горки, и санки легко покатились.

Сейчас надо их опрокинуть и самому упасть, подумал я. Будем вместе валяться в снегу, романтика.

Но так не получилось. Рабинович умудрился поскользнуться и теперь, охая и чертыхаясь, пытался встать с коленок.

– Вот блин, – не выдержал он.

– Чего такое?

– Че-то болит. Может, вывих небольшой. Надо домой скорей, и льда. Или снега.

Теперь в санки посадили Рабиновича, и его повезли домой с гиканьем Радлова с Ермолаевой – санитарный поезд.

В номере каратист профессионально осмотрел ногу Рабиновича и сбегал за льдом, то есть просто отколупал его на улице от сосулек – местность он уже успел изучить.

– Да что ж такое, Рабинович! – орала Радлова. – Нам глинтвейн надо варить! А тут ты со своей ногой.