Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

— Последний роббер. Я ставлю Корсику.

— Я ставлю Новгород, — сказал я, не задумываясь.

Объективно рассуждая, ставки были неравноценные. Корсика — просто остров. Новгород же — эпоха в истории России. Но ведь субъективно-то Корсика для него была не менее дорога, чем для меня Новгород.

— Целиком или по частям? — уточнил я на всякий случай.

— Как хотите. Можно и по частям. Аяччо.

— Спас-Нередица.

Спас-Нередица была восстановлена совсем недавно, то есть того, чем она была раньше ценна — знаменитых фресок, там уже не было. Он, вероятно, этого не знал. А, собственно, что такое Аяччо? Порт местного значения на Средиземном море и больше ничего...

— Хватит, — сказал он после третьей карты.

— Двадцать, — сказал я, показывая свои.

— Вечно вам, русским, помогает ваш дикий климат, — проворчал явно огорченный император.

Он поднял с пола треуголку и ушел, даже не простившись. А при чем тут климат, удивился я, ведь сейчас лето, тепло, люди купаются... А Аяччо-то теперь мой, перебил я сам себя.

Аяччо-то мой, но как туда поехать, вот в чем вопрос.

Врач выслушал мою душу и сказал:

— Вы совершенно здоровы, я не могу вам выписать больничный.

— А тело, а тело! — выкрикнул я в отчаянье. — Ведь оно отказывается мне служить!

— Вы переоцениваете значение этого фактора, — сказал он важно. — Главное все-таки душевное здоровье.

Я понял, что ничего уже не добьюсь от медицины. И вышел из поликлиники. Нужно было как-то добираться до дома. Подошел троллейбус, но тело отказалось лезть в давку, потому что там было бы душно. Я пошел пешком, но и это не понравилось моему телу — оно очень скоро устало и даже начало прихрамывать. Мне все это надоело, и я сказал душе:

— Ты — это я. Плюнь на тело, расстанься с ним, будет значительно веселее...

С высоты мне было отлично видно, как подбежали люди, как подъехала «скорая помощь». Сколько раз я был свидетелем подобных уличных инцидентов и не понимал их смысла.

Не правда ли, странное положение должен был занимать я, если мог видеть только чьи-то босые ноги — несколько пар ног и множество лягушек, увертывавшихся от них? Шла игра под названием «Лягушки и ноги» — не такая уж безобидная, как может показаться на первый взгляд. По правилам этой игры ноги могут давить лягушек только в пределах площадки размером 5x5 м, и если лягушка перепрыгивает через границу площадки, она считается выбывшей из игры. Лягушки, со своей стороны, могут кусать ноги, и если какая-либо пара ног переступает границу площадки, она также считается выбывшей. Игра продолжается до тех пор, пока на площадке не останутся либо одни ноги, либо одни лягушки. Правила справедливые, но дело в том, что у лягушек от природы нет зубов и их укусы не причиняли ногам никакого вреда. Поэтому все лягушки стремились выбыть из игры, но удавалось это лишь единицам.

Мне было непередаваемо неприятно следить за этой игрой, но я ничего не мог поделать — я сам в ней участвовал в качестве зрителя, поскольку не захотел быть ни «ногами», ни «лягушкой». Я тоже подчинялся правилам, по которым зрители должны висеть вниз головой до тех пор, пока игра не кончится. А когда висишь вниз головой, глаза закрыть очень трудно.

В эту игру у нас играют с незапамятных времен.

— Вы тоже туда? — спросила женщина, кивнув на дверь.

А куда же еще? Других дверей там не было. Я уже полчаса ждал и злился. Когда я сдавал вступительные экзамены, все происходило значительно быстрее.

— Представляете, — заговорила она снова, как только села рядом со мной, — я знаю географию и все-таки боюсь. Больше всего на свете я боюсь экзаменов. И вот, надо же было случиться такому...

Болтовней она пыталась заглушить в себе страх. В этом смысле приемная экзаменатора ничем не отличается от приемной зубного врача.

— Недавно во время отпуска я попыталась перейти государственную границу. Вы уж извините, что я с вами так откровенна. И вот пришла я туда, где должна быть граница, спрашиваю у местных жителей, а они не знают или делают вид, что не знают, где граница. Несколько часов я проплутала по лесу, пока меня не задержали пограничники. Оказывается, я дважды перешла границу, не подозревая об этом: сначала туда, а потом обратно. Вчера я вышла первый день на работу после отпуска, и меня сразу же вызвали в отдел кадров. Дали направление на экзамен по географии. Сказали, что без знания границ СССР я не могу занимать свою должность. А вас тоже направили?

Никто меня не направлял, я сам пришел. Хотя со мной был аналогичный случай, но, слава Богу, об этом никто не узнал, поскольку, не найдя, как и она, границы, я пошел, как потом оказалось, в противоположную сторону и шел до тех пор, пока не вышел к платформе «Челюскинская».

— Нет, не направили. Я хочу сдать географию, чтобы получить надбавку к зарплате.

— Скажите, а если я сдам, мне тоже дадут надбавку? — спросила она, оживившись.

Ну и наглая же баба, подумал я и, не ответив ей, демонстративно повернулся к плакату, на котором были изображены Солнце и человек с фонарем, ползающий на карачках вокруг полосатого столба с надписью «СССР».

Лег я спать и жду, когда придет сон, а он все не идет и не идет. Тогда я встал и поставил чайник. Чайник уже начал закипать, когда раздался стук в дверь. Я подошел к двери и прислушался.

— Кто там? — спросил я.

— Телеграмма, — ответил из-за двери женский голос.

Я поспешно открыл дверь. У моего порога стояла женщина умопомрачительной красоты.

— Входите, — засуетился я и распахнул дверь пошире.

Она вошла в комнату и с интересом осмотрелась. Мне неудобно было стоять перед ней в халате, и я машинально спросил:

— А где же телеграмма?

— Это я, — ответила она с обезоруживающей улыбкой.

У меня уже совсем помутилось в голове — до того она мне нравилась.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил я ее к столу, — я сейчас... вот и чайник вскипел...

Телеграмма, не раздеваясь, села. Я заварил чаю, принес чашки, сахар, хлеб, масло.

— Вы снимите плащ, — предложил я, уже наливая чай.

— Если можно, я так посижу, — извиняющимся тоном сказала Телеграмма.

Она явно засмущалась. Мы стали пить чай. И вдруг меня пронзила мысль, от которой я даже поперхнулся горячим чаем: на ней ничего нет под плащом, она там голая! Я закашлялся.

— Что с вами? — участливо спросила Телеграмма.

— Так... Ничего... Извините...

Мне уже не хотелось чаю. Да и она сделала всего один глоток из вежливости и теперь чего-то ждала от меня. Я встал и подошел к ней.

— Разрешите, я сниму с вас плащ, — сказал я, сильно волнуясь.

— Если вам так хочется...

Она тоже встала, повернулась ко мне спиной и приподняла руки, чтобы мне удобнее было раздевать ее... Под плащом на ней был гидрокостюм из толстой резины без единой застежки.