Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

"... Ужо дочту и Фета и Лескова,
И Пушкина неспешно перечту,
Когда постылой службою не скован,
Я перейду рубежную черту...:"
Мечту я холил, и таил, и тешил,
И представлялось: будет всё впопад,-
Предзимний дом,
Печаль пустых скворешен,
И к месту дождь, и к сроку снегопад.
Сбылось.
Читаю.
Только в чёт и в нечет
Не снег, - песок мне ветер в окна мечет,
Да жжёт страницы избранных святынь
Хамсин - кочевник негевских пустынь.

Ночь прохладная над миром...
Не остывшее шоссе...
Словно кофе пьёшь с пломбиром
Под названием глиссе.
Кроны сосен потемнели,
Стынет млечная струя,
И, как северные ели,
Кипарисов острия.
Память - сводня, память - сделка,
Заводной иллюзион, -
То с опушки глянет белка,
То лыжня прочертит склон.
Эта радостная мука,
Что легко узнать в лицо,
Впилась в сердце, словно в руку
Обручальное кольцо.
Здесь, за каждым поворотом,
Узнаваемости знак.
Вот стожок. Вот спуск у брода.
Вот - знакомый березняк.
Кажется, ещё немного
И, по горному крута,
В город впишется дорога -
В центр уральского хребта...
... Вот такая селяви...
Стоп. Выходим. - Тель-Авив!

Судьба, что аксиома,-
Не встанешь поперёк...
Я, почитай, не дома
Уже который срок!
Я всё на кон поставил,
Свой рубикон прошел, -
За тех, кого оставил,
За тех, кого нашёл.
Теперь я точно знаю,
Где центр и край земли,
И где верстают стаю
К полёту журавли.
Им этот край - в обычай,
Как собственный вольер,
Не зря они, курлыча,
Грассируют на "эр".
Под небо журавлиный
Клин взмыл, не сбив резьбы...
Клин вышибают клином...
Но этот не избыть.
В крыле крыльца подняться,
Стоять и каменеть, -
Счастливо оставаться,
Счастливо долететь.
Мной каждый счёт оплачен,
Мной каждый друг оплакан,
Я до свободы дожил,
Я только Богу должен.
День светел, да докука,
А ночь - она темна...
На цыпочках, без стука,
Войдёт в мой дом Разлука,-
Сторожевая сука,
И сядет у окна.

В пустыню дальний глас
Приходит, как сказанье,
Как сказ. Как парафраз
Священного писанья.
Где в сумраке молчит
Судьба, письмо - свеченье,
Как узнику в ночи
Окошко заточенья.
Шли с северных вершин,
С твоей широтной выси,
Здесь, в эденской глуши,
Их нехватает, писем.
И пара кратких фраз,
И длинное посланье, -
Всё впрок, всё в добрый час,
Как боль на вычитанье.
Я стану отвечать
В шабат, и в понедельник,
Пока горит свеча,
Надёжный мой подельник.
Да не прервётся речь
Ни чуром, ни цезурой,
Словам свободно течь,
Переболев цензурой. -
У мира на краю
Вдали друзей мне близких
Я поселён в раю
С правом переписки.

Хотелось научиться говорить...
Я наторел, и трёкал безумолку...
От этого немного было толку,
Но долго я не мог умерить прыть.
Я скоро понял: эдакий талант
У каждого второго, или чаще
Его не прячет мастер в долгий ящик,
Не зарывает в землю дилетант.
Потом - и тем, кто знал словам предел,
И тем, чей разглагольствовать удел, -
Я стал учиться задавать вопросы,
И много в этом деле преуспел.
Но и вопросы - понял я в свой срок -
И на зубок тот выучил урок -
Полны не больше смысла,
Чем ответы,
Их про запас сначала приберёг,
А после позабыл их, как приметы
Дурные,
ибо все они не впрок...
Всё сказано.
Всё спрошено давно.
На все запросы дадены советы.
И выкурены споров сигареты.
И выпито общения вино.
И злых речей досужий перебор,
И выспренность пустого величанья,
И праздный ум друзей, и умный вздор
Нас обучают мудрости молчанья.

Птичья стая встала на крыло,
Потайному пеленгу послушна,
И струей воздушною радушно
Птиц на север, к дому понесло.
Журавлишка маму потерял
И летит вдогон за вертолётом.
(Если б я в кабине был пилотом,
Я б так сильно на мотор не жал.)
Тянется к стихающему грому,
А того не ведает, чудак:
Мамочка курлычет по-другому,
Мама машет крыльями не так.
Вертолёт ушёл, прибавив газу,
И не сразу понял наш глупец:
Птице той на юг лететь, на базу,
А ему - совсем в другой конец.

Вот барометр - тихое чудо.
До чего же умён он, зануда!
Он замкнул в своём бронзовом круге
Всю погоду и климат округи.
Как дружили мы с ним на Урале!
В нём кружили ветра по спирали,
Ливни жили и зим снегопады,
Он пророчил мне всё перепады,
И я знал, когда жить нараспашку,
Когда вкутаться в скит мой дремучий,
И с какой стороны ждать мне тучи,
И сулит ли мне буря оттяжку.
И не в том, чёрт возьми, было дело
Что умел он взглянуть за пределы,
А что был он для жизни полезной
Безотказный как доктор уездный.
А теперь это просто игрушка.
И стучу по стеклу я напрасно,
Как в ловушку попала вертушка:
Стрелка намертво встала на "ясно".
Что бы ей напророчить прохладу?
А к исходу несносного лета
Осень - тихий пролог к листопаду
И зазимок - морозов примету?
В государстве большого исхода
Круглый год ходит в шортах погода,
Климат загнан в "рено" и в "субары",
И над ними, как нудную коду,
Тянут соло жары изобары...
Будто сказочное заклинанье,
Обрекло этот край на закланье
Небу, крикнувши солнцу - замри!
И заклинило календари.
Ах, не наш ли то символ недужный
Прозябает на стенке наружной
Одинокий, под пылью невьюжной,
Невостребованный и ненужный!..

Мне нравится, - на несколько минут
Расслабившись, - пройтись по Ацмаут*.
По Независимой. Когда мы так зависим
От настроений, памяти и писем.
... Национальный банк бетонной грыжей
Навис, и тень упала на газон.
На Ацмаут стоит скрипач под крышей,
На дно футляра брошен асимон*.
Банк обожает суету движенья,
И там, где полированностей стык,
Он в зеркалах простые отражения
Дробит до ещё более простых.
Как Сен-Симон, печальный и носатый,
Скрипач столиц в Беэр-Шеве ловит шанс,
И вслед пейсатым льётся Сарасате,
Вдогон кабланам* клонится Сен-Санс.
Какой концерт! Автобусов басы,
Крик зазывал, весёлый вопль - "Пенальти!", -
Всё в лейтмотивы нежному Вивальди,
Всё - в контрапункты звукам Дебюсси...
О, наших смутных чувств простые гаммы!
Чтоб даже вас услышать, нужен слух.
Но в суетливом, говорливом гаме
Мир деловой к фиоритурам глух.
Я утром шёл, я возвращался ночью,
В ногах шуршал дневных страстей азарт -
Листки лото, изорванные в клочья,
И листопад отживших телекарт.
И в свете ламп дневных - ночных кокеток,
Лежал, как беспризорный малолеток,
На дне футляра - тот же асимон.
Лежал, свинцов, как неделимый атом,
Жетон для телефонных автоматов,
Из обращенья вышедший жетон.
Фалафель*, питы, шашлыки и кляры...
Жуёт, снуёт, рыгает Ацмаут...
Закройте, скрипачи, свои футляры, -
В Беэр-Шеве беднякам не подают.