Анна Матвеева - Есть! [litres]

Я достала пакет с пирожками и молча протянула его П.Н.

– Не возражаешь, Павлуша? – спросил Юрик и, не дожидаясь ответа, первым достал пирожок. Сотрудники изучали узоры на скатерти, П.Н. побледнел, и только лицо Еки оставалось примерно таким же выразительным, как пустая тарелка.

– М-м-м… – Юрик откусил полпирожка и кивнул, как мэтр, принимающий экзамен у юного дарования. Дод вцепился в мою руку, Ирак что-то громко шептала – по-моему, молилась. П.Н. вырвал у Юрика из рук пакет с пирожками и перевернул его над своей тарелкой. Пирожки посыпались градом, ударяя рикошетом по соседям – голубое платье Еки удостоилось сразу двух ударов, оставивших жирные пятна. Ека преспокойно подняла пирожки брезгливыми пальцами и бросила в тарелку, как мёртвых мышей.

– Кофе готов, – сияющий Петя Пе́тров появился на пороге с кофейником.

– Юрик! – взревел П.Н. – Это мои пирожки, понимаешь? И это моя телекомпания! И вот это, – он ткнул в меня пальцем, как Бог-отец на фреске Микеланджело тычет пальцем в Адама, – это моя любимая телеведущая. И она сделала замечательные пирожки!

– В начинке мало соли, – вмешалась Ека.

– Да ты их даже не пробовала!

Петя дрожащими руками пытался пристроить на столе кофейник, его уши под колпаком горели алыми маками.

– Павел, не обязательно читать всю книгу, чтобы составить о ней полное представление, – нравоучительно сказала Ека. – Мы с вами, как филологи, должны это понимать. Достаточно прочесть отрывки в двух-трёх местах, чтобы понять, стоит ли книга нашего внимания. И с едой так же – я определяю качество блюда по запаху и внешнему виду.

– Ты определяешь по запаху и внешнему виду количество соли? – расхохоталась Аллочка. Я ни разу до этого не видела, как она смеётся, – зрелище оказалось своеобразное. Смеющаяся Аллочка – это как плачущий красноармеец. П.Н., похоже, тоже впечатлился и развернул к помощнице свой стул:

– Аллочка, скажи, что мне делать? А? Распустить вас всех? Закрыться и проживать сэкономленные на завтраках деньги? В последние годы мы работали в убыток – взлёт начался, только когда пришла Ека. Да, Геня, нравится тебе это или нет, но рекламу нынче дают только под Еку. Все остальные – паразиты.

– «Ека-Шоу» – успешный проект, – признала Аллочка. – Более, чем просто успешный. Но почему мы должны расставаться с любимыми программами и… людьми?

– Слушайте, хватит говорить обо мне так, будто меня здесь нет, – вскипела наконец и я. – Кто-нибудь может мне объяснить, что такое «Ека-Шоу»?

– В лесу такого не показывают, – сказал Пушкин. – Ека сделала невозможное. Точнее, она делает это каждый день.

– Кстати, Ека, мы опаздываем, – Иран постучала своими огромными пальцами по пустому запястью – она никогда не носила часов. – Тебе ещё нужно переодеться, эти пятна…

– Приятно было позавтракать с вами вместе, – улыбнулась Ека, отодвигая тарелку с пирожками. – Увидимся!

– Зайди после трёх, – буркнул П.Н., глядя мне куда-то в ухо, и выбежал следом за Иран и Екой.

– Мне надо увидеть это шоу, – сказала я Пушкину. Аркадий оживился:

– Да нет проблем! Дод хоть сейчас проведёт тебя в студию. Но приготовься быть изрядно фраппированной. И давайте сначала по кофе.

Аллочка уже разливала горячий душистый напиток по чашкам. Ирак, Колымажский и милый Славочка отважно жевали пирожки.

Читатель, конечно, знает, как отбирается публика для телешоу. Эта шатия-братия слоняется целыми днями по зданию телецентра или заруливает на канал «Есть!» специально. Часто это одни и те же лица, проверенные и узнаваемые, которых наш штатный стилист (не помню, рассказывала ли я вам про Эмму Буркину? Кажется, не было случая. Напомните, потом расскажу) бегло припудривает перед съёмками. Это в основном студенты, личные знакомые сотрудников, поклонники, специально отобранные Колымажским, а также случайные пионеры, пенсионеры и домохозяйки в поисках смысла жизни.

Во всяком случае, когда я вела кулинарные ток-шоу и телесостязания поваров, всё обстояло именно так.

В студии, которую спешно переоформили под «Ека-Шоу» (а может, не спешно? Может, подготовка велась за моей спиной долгие месяцы?), сидело столько народу, что Дод не сразу нашёл для нас местечко. Извиняясь, мы втиснулись между пышным мужчиной в ромбовидном галстуке и ничем не приметной тётечкой.

– Приветствую тебя, пустынный уголок, – пробурчал сверху голос Пушкина. Не голос – глас Божий! Впрочем, режиссёр в студии так и так чувствует себя Богом.

Дод тем временем сдвинул пышного мужчину в сторону. Пышный, как все люди уходящего поколения, молниеносно считал статусную информацию и спорить с Колымажским не стал. Скрестил ноги и впился взглядом в авансцену, где красовалась самая навороченная плита, какую только можно себе представить. Студия была оформлена в излюбленных Екиных голубых тонах, которые, на мой взгляд, не стимулируют аппетит, а напрочь его отбивают.

Я нервничала – мне казалось, что народ узнаёт меня и шушукается, но на самом деле, видимо, пора привыкать к мысли, что узнавать меня никто больше не будет, за исключением родной матери. Не думала, что это так больно! Пятнадцать минут назад я влезла в интернет, надеясь, что верные поклонники меня не оставили, – увы, теперь они дружно обсуждали великолепную Еку Парусинскую. Мой Живой Журнал превратился в Мёртвый – там не было ни одного нового комментария. Я чувствовала себя как невеста, украденная на свадьбе: невеста, которую так и не стали искать…

Колымажский вздыхал и маялся, ему явно хотелось рассказать мне обо всём, что случилось на телеканале «Есть!» в последний месяц, но каждый раз Дод останавливал себя на полузвуке.

В проходах подскакивали не в меру яростные Екины фанаты – юные девочки и мальчики в голубых фартуках. На их фоне три лысых неподвижных головы, маячившие прямо у нас перед носом, выглядели многозначительными, как заколдованные лесные валуны. Одна из этих голов буквально приклеивала к себе взгляды складкой на загривке – с виду нежном и мягком, как дорогой диван.

Через проход от нас сидела некрасивая толстая девочка в очках, её держал за руку такой же точно некрасивый толстый папа.

– Работаем! – прокричал сверху режиссёр, и моя соседка зааплодировала, высоко подняв руки – как будто убивала на лету комаров. Аудитория примолкла, а потом дружно взвыла и тоже захлопала – под развесёлую музыку на сцене появилась Ека. В очередном голубом платье, совершенно неподходящем для повара.

Некрасивая девочка в очках закричала:

– Ека! Ека!

Ведущая дружелюбно помахала девочке со сцены:

– Мои дорогие зрители, кажется, что мы не виделись целую неделю, а ведь прошёл всего один день! Знаете, о чем я думала сегодня утром? Кулинария родилась в тот день, когда кто-то первым заметил, что половинки перцев похожи на лодки, а из рёбрышек так удобно делать корону. В литературе это называется метафорой.