Вальдемар Лысяк - Цена

- Что это значит: "обязательно"? – обеспокоился Брусь.

- Это означает, что, несмотря на все последующие объективные явления или на ваши заявления. Если бы кто-то из вас по каким-либо причинам отказался впоследствии от своего голоса – будет поздно, ибо я выполню то, за что мы все проголосуем.

- Но почему кто-то бы хотел забрать свой голос? – спросил Брусь, оглядываясь по сторонам. – Если все удастся, мы спасем четырех человек, не пятная собственной совести – может ли быть что-то лучшее в данной ситуации? Лишь бы только Мюллер согласился.

Годлевский в энтузиазме хлопнул себя по колену:

- Ясен перец, бояться нечего! Я бы согласился и за половину этой суммы!

- Тогда голосуем, господа! – объявил Кржижановский. – Кто принимает предложение пана советника Малевича – пусть поднимет руку!

Тринадцать рук поднялось над головами. Кржижановский поблагодарил всех участвующих и резюмировал:

- Решение принято, господа! Слава Богу! Я уже сомневался в том, что мы найдем общую платформу…

- Камень с сердца! – обрадовался Клос. – Господа, за это надо выпить!

Вместе с Годлевским он схватил графины, наполнили всем рюмки и ждали, когда граф или адвокат произнесет тост. Тем временем, Станьчак сообщил печально:

- Если завтра придется умирать…

Он прервался, чтобы глянуть на свои часы.

- …Пардон, прошу прощения, коллеги – уже сегодня… Так вот, если сегодня придется умирать – выпью с удовольствием, ведь, возможно, это последнее удовольствие в этом моем воплощении.

Бартницкий первым облек в слова всеобщее любопытство:

- С чего бы это вы должны будете умереть, пан профессор?

- Потому что каждый должен будет умереть, дорогой мой валютчик, это единственный стопроцентный вариант человеческого существования.

- А почему именно сегодня?

- Потому что Мюллер, действительно, может полакомиться на эту кучу долларов без приложения, то есть – без четырех жертв, указанных паном графом с целью замены. А это будет означать, что четверо из сидящих среди нас еще сегодня распрощаются с жизнью.

Вновь одиннадцать пар глаз задали немой вопрос, в то время как двенадцатый слушатель, полицейский, спросил вслух:

- О чем это вы говорите, пан профессор?

- Я говорю о том, дорогой наш мусор, что пан граф выполнит большую часть, но не абсолютно все требования капитана Мюллера. С большой вероятностью здесь можно судить, что Мюллер из жадности примет это. Примет, ругаясь в душе, но примет. И что тогда произойдет? Продав пану графу четырех заложников, Мюллер будет иметь расстроенный баланс, vulgo: недобор, следовательно, ему нужно будет арестовать четырех других людей, чтобы пополнить свою десятку. И кого он выберет? Мы уже знаем критерии его выбора – Мюллеру нужны только ведущие лица в Руднике. Он сделал так вчера, и сегодня пополнит десятку тем же самым образом. А все еще не арестованные отцы Рудника сидят за этим столом.

Профессор закончил, взял салфетку и вытер губы. Царила тишина, поскольку слушателей парализовала речь, наполненная логикой, которой нечего было возразить. Тем не менее, Годлевский произнес с надеждой:

- Может, он этого и не сделает?...

- А что он сделает?! – воскликнул Брусь.

- Может, он арестует первых встречных, кго-то с улицы… - предложил Клос.

- Вы можете положиться на это, пан редактор? – спросил Кржижановский, затушив сигарету.

- Мы имеем дело с садистом! – напомнил Кортонь. – С садистом-извращенцем!

- Что вы порете, мы имеем дело с типичным гестаповским служакой, но вместе с тем – и не совсем типичным, поскольку, слишком жадным взяточником, вот и все! – не уступал Малевич.

- Но, может, он этого не сделает… - повторил Годлевский, оттирая пот со лба.

- Сделает! – обрезал болтовню Станьчак. – И сделает он это тем быстрее, что будет взбешен тем, что не было выполнено его второе требование. Ergo – четверо из нас, это живые трупы. Было бы счастьем в несчастье, если бы Мюллер решился на меня и пана ксендза, поскольку только у нас нет семей, жен, детей или внучат, так сто, только после нас в Руднике не осталось бы вдов и сирот. Но, опасаюсь, капитан Мюллер, этого принимать во внимание и не пожелает. Я бы советовал всем папочкам отправиться сейчас домой для проведения ритуальных церемоний.

- Каких еще церемоний? – спросил мокрый от страха Клос.

- Прощальных, мой маленький редактор. Сами знаете – поцелуи, завещания, добрые жизненные советы сыновьям и дочкам, и так далее. Да, чуть не забыл – нужно сообщить вашим половинам или потомству тайники с деньгами, хоть зелеными, хоть деревянными. Некоторые откроют эти Сезамы совсем напрасно, но такова уж природа лотереи – кто-то выигрывает, а кто-то другой получает по заднице… И советую поспешить, ведь через несколько часов для четверых все будет уже слишком поздно, господа.

Никакая тишина в предыдущих перерывах в дискуссии не была такой глубокой. Несколько человек поглядело на Гаврилко, но тот опустил голову и вновь беззвучно молился.

- Не советовал бы прятаться в подвале или в церкви, скорее уже – в чащобы, - посоветовал Станьчак, зевая во весь рот.

- В лес бежать? – удивился врач.

- А вы предпочитаете могилу? – задал ему вопрос Клос.

- Про больницу вам не следует беспокоиться, доктор, - успокоил врача философ. - Профессор Стасинка справится и без вас.

Малевич со стоном схватился за голову:

- Нет, все это не имеет смысла!

- Разве что… - попытался развить какую-то мысль Седляк.

- Предлагаю вернуться к дискуссии, - опередил его Мертель. – Пан директор Кортонь упоминал того браконьера-самогонщика, как его там?...

- Я даже не знаю имени того типа, господа, - ответил Кортонь.

- Я знаю, - буркнул Годлевский. – Басинец… Юзеф Басинец…

На дворе гремела гроза, словно " фортиссимо " труб, объявляющих о начале Страшного Суда.

АКТ VI

Когда на дворе мрачная поначалу серость делалась все более прозрачной, в столовой зале графского дворца осталось только двое – хозяин и философ. Станьчак уже имел за собой вызванный усталостью кризис, а перед собой – дорогу в пустой дом, то есть, он совсем не спешил. Ему показалось, что спешить должен Тарловский.

- Вам нужно отсюда бежать, пан граф.

- Почему это я должен был бы бежать?

- Потому что вскоре сюда при маршируют Советы. А они " господ " не любят. Вас повесят на люстре, а вашего сына деклассируют. Он будет чистить сапоги повелителям красной Польши, которая будет жить в качестве советской губернии, управляемой Седляками и другим быдлом, то есть, кол лаборантами-ренегатами, что расплодятся здесь словно крысы и будут пить кровь этого народа как вечно ненасытные вши. В Руднике царьком будет товарищ Бронек, наш любимый почтмейстер… Уж он погнобит…