Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

По тропке к усадьбе шагали семеро пеонов — гуськом, держась на некотором расстоянии друг от друга.

Воздух был настолько прозрачным, что я видел каждый сучок на бревне, которое волочила за собой собака, увязавшаяся за ними. Мы спустились в гостиную. Старушка экономка завела граммофон и слушала «Продавщицу фиалок». Дон Альберто велел ей выйти.

«Боюсь, что бедняжка выжила из ума», — с грустью сказал он. Ласточки уже вывели птенцов, но продолжали лепить гнезда на стропилах дома, хотя они были им уже ни к чему; шустрые птахи сновали туда-сюда: окно для них всегда было открыто. Закроют его лишь тогда, когда последние птицы улетят за море. У дверей закричали: «Пресвятая дева Мария», и пеонов тут же впустили.

Пеоны стояли рядком среди кучек птичьего помета, сжимая в руках шляпы. У них были грубые, словно вытесанные топором лица — как и у всех местных уроженцев. Они избегали смотреть в глаза, заискивающе улыбались, но все их раболепие было обманчивым — я вдруг прочитал на их лицах выражение плохо скрытой враждебности и вспомнил сицилийских крестьян с картин Джованни Верджа — затаившихся бунтарей с косами в руках.

— С чем пожаловали? — спросил дон Альберто.

— Да вот, хотим переговорить с вами насчет дона Хайме — сказал один.

— Это насчет Муги, что ли? Ну, что ж с ним стряслось?

— Он попросил нас помочь ему.

— Короче говоря, зовет вас к себе работать. А вы — мои работники.

— Так ведь все убрали. Какая сейчас работа?

— Вот и сидите спокойно. Плата-то вам все равно идет. Что от вас Муге надо?

— Деревья рубить — мешают пахать.

— Вот что, друзья мои, — сказал дон Альберто. — Давайте-ка говорить начистоту. — Улыбка его походила на оскал. — Надевайте шляпы и присаживайтесь. В этом мире каждый думает о себе, и вы, наверно, не исключение. А теперь ответьте мне на такой вопрос. Вот подошло время обеда, вы садитесь за стол. Что вам подадут?

Пеоны замерли в неестественных позах на краешках высоких, похожих на трон стульев. Ответ по заставил себя ждать:

— Фасоль с хлебом, а по воскресеньям — рис.

— А кто вас кормит, как не я?

— Ваша правда, спорить тут нечего.

— А вот пойдешь к Муге, и станет он тебя потчевать мясом из банки. А корову ту зарезали десять лет назад. И хорошо еще, если зарезали, а ну как она сама околела от какой-нибудь заразы? Как, придется вам это по вкусу?

— Если это так, то радости, конечно, мало.

— Зачем же мне вам врать? А теперь вот что мне скажите. Зимой вы что делаете?

— Все больше сплю, ваша милость.

— А что еще вам делать? Все мы такие, у нас и поговорка про декабрь есть: «В печи пылает огонек — работник спит без задних ног». Встанешь, поешь, по нужде сходишь и опять на боковую. Что, не так, что ли? А денежки все равно капают. Идите, идите к Муге, он вам покажет, как надо работать-по двенадцать часов в день, будь то весна, лето, осень, зима — ему все едино. Не знаю, слышали ли вы, что он и сиесту для своих работников отменил… Ну, а теперь представьте, что ваши дочери и сестры разгуливают в брюках.

— Тьфу, и подумать противно.

— А вот пойдут они работать к Муге в гостиницу — и напялят штаны. Юбки, видите ли, носить неприлично: когда женщины моют пол, то заголяются, а мужчины на них смотрят. Думается мне, вы сами поймете, в чем тут истинная причина. Идите, идите к Муге в работники, он и до женщин ваших доберется, не стал бы я на вашем месте отпускать их из дому.

— Ни за что не отпустим.

— Я тут затеваю большое дело. Надо бы, конечно, с вами посоветоваться, да уж доверьтесь мне. Вместе пойдем на штурм новых высот. Батрак получает у меня 19 песет в день — платить больше я по закону не имею права. Но этот закон мы как-нибудь обойдем, и я округлю сумму до 25 песет. Теперь все ясно?

Батраки переглянулись, пробормотали, что да, все сомнения отпали, но особой радости на их лицах я не прочел. Они встали. Дон Альберто не захотел выслушивать благодарности и поспешил от пеонов отделаться. Эту схватку он выиграл, но впереди ждали новые битвы.

Мы с Себастьяном поехали на такси в Фигерас — он решил проводить меня. Посмотришь на нас со стороны — едут два записных весельчака: шуточки, прибауточки, беспечный смех. Но на сердце у нас кошки скребли, жаль было расставаться. Тогда мы наперебой принялись вспоминать всякую всячину из нашей рыбачьей жизни — тут было, о чем поговорить. Сколько рыбы мы переловили! Как красивы морские глубины!

А ведь никто здесь их не видел и вряд ли когда увидит.

Там все осталось, как во времена Одиссея, и никто не потревожит покой их обитателей. А как нам повезло весной с кальмарами! И мы сговорились в будущем году заняться ими всерьез.

Но если не считать того памятного случая, сказал Себастьян, жизнь в этом году была, в общем-то, невеселая. Уж больно это приятно — ловить кальмаров.

А своя работа ему постыла, потому что требовала одного только старания. Они строят коттеджи для туристов. Понавезли им дверей, окон, труб, унитазов — все готовое, все одинаковое. Только и остается, что поставить все на место. И так коттедж за коттеджем. Тоска смертная. Конечно, кальмаров ловить — работа тоже однообразная. Но там все же соображать надо и сноровку иметь. Нет, никогда не забудет он той ловли.

Мы въехали в лес. Кора змеиной кожей сползла с деревьев, и они стояли совсем голые, белея мертвой древесиной. А вот и опасный поворот. Здесь дорога обрывается в пропасть, и когда-то помещики в этом месте рванули динамитную шашку, дабы оградить своих крестьян от наездов чужаков. Теперь дорогу расширили — второй раз за последние два года, — повесили предупреждающий знак и установили ограждение — бетонные блоки, выкрашенные, как и полагается, в черно-белый цвет.

Разговор зашел о переменах и о будущем. Как ни бился Себастьян, дела у него шли неважно. Эльвира бросила работу в гостинице после того, как один немец, которому она стелила постель, подошел к ней и стал совать сто песет, весьма недвусмысленно давая понять, что от нее требуется. Эльвира в слезах прибежала домой, а Бабка закатила Себастьяну скандал, снова обвиняя его в бессилии и бесплодии, кричала, что он готов закрыть глаза на то, каким способом зарабатывает его жена деньги.

Деваться, однако, было некуда: без Бабки им пока было не прожить. Работу строители могли получить только через подрядчика, и им шла установленная плата. Себастьяну надоело, что как ни старайся, больше не заработаешь: придется, наверно, искать другое место. Дело предстояло серьезное, он предпочитал об этом не распространяться, пообещав написать, когда с работой станет ясно.

Но все, как он сказал, не так уж плохо. Пережили тяжелый год, а дальше должно быть полегче — все так считают. Конечно, в гостиницу Эльвира больше по вернется, но ей предлагают работу в прачечной, почему бы туда не пойти? Все рыбаки уверены, что голодные годы кончились, весной надо ждать сардину, и все уже готово для мартовской путины — починили второй из трех разбитых баркасов. Он считает, что Бабка потому-то и злится, что рыбы стало меньше и торговля ее чахнет, а станут уловы погуще — она оттает, и жить ему станет полегче. Опять зашла речь о перемене работы, и вновь он ничего определенного не сказал. Если что-нибудь подвернется, то в апреле возьмет расчет и выкроит себе недельку-другую. Вот тогда и половим омаров.