Михаил Попов - “Катти Сарк”, несущая ветер

- Лады, - согласился Сергей.

Душа Сергея была не на месте. Незримое силовое поле всю дорогу будоражило его сердце, оно никак не могло вырваться из тех невидимых тенёт. Встреча с Тро- фимычем ободрила Сергея. Лицо старого лесовика, весь его вид внушали уверен­ность и надежность. Захотелось укрепиться в своих ощущениях. Сергей закинул руку на сиденье водителя и всю пятерню запустил в воротник его полушубка. Ему показалось, что ладонь его напитывается незримой живительной энергией, а серд­це начинает стучать ровно и спокойно, как мотор ведомой Трофимычем машины.

Усадьба Трофимыча располагалась на окраине райцентра. Она раскинулась на берегу небольшой речушки, что делила райцентр на две части. На угорце выси­лась просторная, хотя и одноэтажная изба, повернутая к берегу. На задворках по отдельности мостились хлев и сарай. А под угорцем у самой воды стояла банька. Вид крепенькой, ладной избушки сладким жаром отозвался в спине, Сергей аж крякнул от удовольствия. «Всё хорошо, всё путем!» - сказал он сам себе, обивая в сенях унты.

С последнего гостевания в этом доме прошло больше года. Однако видимых перемен в жилье Трофимыча, похоже, не произошло. Это Пакратов отметил как еще один знак стабильности и порядка.

Сполоснувшись с дороги, Сергей прошёл в переднюю горенку и сел за стол на привычное своё место - лицом к окнам. Занимался рассвет. Солнце на свой небес­ный насест ещё не взнялось, но уже распустило зеленый павлиний хвост, который все больше светлел, наливаясь жаром.

В простенке между окнами висели два портрета - хозяина и его покойной жены. Такие парадные портреты в овальных рамках на паспарту делали в ате­лье, переснимая зачастую с крохотных карточек, а потом расцвечивая красками. У отца Пакратова в альбоме хранились хорошие снимки - и порознь, и вместе с матерью. А вот такого любовно созданного парного портрета на стене не висело. Всё было - и просторный дом в средней полосе, куда он переселился с Севера, выйдя на пенсию, - даже просторнее, чем у Трофимыча, - и сад, и пруд, и корова. А портрета жены, покойной мамы Сергея, в простенке не было. Ни с собой рядом, ни поодинке. Потому что в доме том была новая жена. Сергей побывал у них два года назад, да не прожил там и трёх дней, почуяв не то чтобы отчужденность, а какую-то свою неуместность.

Нежданное воспоминание обожгло, сердце опять всполошилось, зачастило. Не отдавая себе отчёта, Сергей снова засуетился, заспешил и взвинтил такой темп, что привёл Трофимыча в растерянность и недоумение. В конторе, куда они, по воле командированного, примчались, по сути не перекусив, Пакратов стал пере­бирать документацию. Трофимыч, по своей привычке, всё представлял основа­тельно, норовил растолковать, показать поясняющие ту или иную цифру сводки и графики. Но Пакратов никак не мог сосредоточиться и, когда Трофимыч тянулся к нему с очередной бумажкой, отмахивался или кивал, дескать, верю, верю...

Командировка Пакратова была рядовой и во многом рутинной. Что требова­лось на сей раз выполнить досконально - так это съездить в Векшинское урочище. Там сформировался новый заказник, по осени были построены контора, подворье, кораль. Шеф велел это всё зафотографировать и описать, поскольку в конце квар­тала планировал ехать с отчётом в Москву.

Трофимыч такую спешку не одобрил. Он предложил поездку в Векшу отло­жить до завтра - дорога неблизкая, лучше выехать спозаранку. Но Пакратов уже загорелся.

- Как знаешь, - сухо обронил Трофимыч и бросил на стол ключи от «козлика». Пакратов покачал головой - машина его не устраивала. До Векшинского урочища на «козлике» можно было добраться лишь вкруговую - это поболее восьмидесяти километров.

- «Бураном» и напрямки! - решил он.

- Как знаешь, - опять обронил Трофимыч и кликнул своего зама - молодого мужика Вениамина.

Напрямик у них с Вениамином, конечно, не получилось. Пришлось огибать свежие, затянувшие луговины перелески, прорубаться в иных местах через квар­тальные просеки. Однако, несмотря на препятствия, дорогу они сократили почти вдвое.

В одном месте снегоход вырулил на попутный проселок. Кое-где колея была запятнана конским навозом. Пакратов огляделся, высунувшись из-за спины води­теля. Дорога эта была ему знакома. Она соединяла два рядом стоящих села, здесь позапрошлым летом Сергей угодил на престольный праздник...

Сергей брёл по этому просёлку из села в село, вздымая дорожную пыль, пото­му что был слегка выпивши. На самом узком месте в гуще перелеска ему повстре­чалась девчонка. Крепенькая, уже созревшая, лет шестнадцати. «Куда путь дер­жишь, красавица? - заступил он дорогу, пьяновато ухмыляясь. - Не боишься одна по лесу?..» - «Нет», - тихо ответила она, зыркая глазами. Застенчивая, личиком не очень, но быстроглазая. «А ну как серый волк повстречается?..» - он произнёс это театрально-замогильным голосом, ухватил её за руку, шутя привлёк к себе, куражась, поцеловал, потом отпустил и, хохоча, но не оглядываясь, пошёл прочь.

Давнее воспоминание обожгло стыдом. Как он теперь казнился за ту выход­ку. Что стало с той девчонкой? А ну как он что-то нарушил в её судьбе? Жила себе и жила, а тут подвалил взрослый жиган и навел порчу. Мало ли как бывает. Поглядывал, допустим, на неё ровесник - хороший, смирный паренёк. А уви­дел однажды смятение в глазах подружки - и тоже оторопел. Нет, насчет своих мужских чар Сергей не обольщался. Но возраст! Это ведь такие неустойчивые годы, пятнадцать-семнадцать лет. Что стало с той девчонкой? Как повернулось? А ну как наперекосяк всё пошло? «Да преувеличиваешь ты, - пробовал он себя урезонить. - Теперь и в деревне они другие - смелые да разбитные». Урезонивал, отмахивался, словно не память, а назойливого слепня отгонял. А сердце-то ныло, обжигало...

...Обратно в райцентр Вениамин гнал «Буран» теми же путями. Они опять вылетели на тот самый просёлок. За несколько часов его замело, даже колеи за­ровняло. Но Сергей узнал это место. А узнав, опять тягуче вздохнул. Добро, если память той девчонки замело, как эту дорогу. А коли нет?

Снегоход на выбоинах и рытвинах потряхивало, ведущую лыжу при этом зано­сило, «Буран» мотало из стороны в сторону. Должно быть, и память будет теперь вот так же донимать и потряхивать.

В райцентр они вернулись уже в потёмках. Умаявшись от дорожной тряски и мельтешни, Пакратов осоловел. Трофимыч, уже не спрашивая его, едва не сил­ком потянул в баню.

Банька нависала над самой водой, так что после парилки можно было прыгать в прорубь. Но сегодня на эти молодецкие игрища у Сергея не осталось никаких сил. Он добрался до полка, задохнувшись от жара, и отдался на милость Трофи- мыча.

Трофимыч метался по бане чёртом. Это впечатление подчеркивало его об­лачение - кожаный фартук и драная кожаная ушанка. Ушанка, нахлобученная на лысину, да сивая бородища закрывали почти всё лицо. Открытыми оставались только ядрёный, с горбинкой нос и щёлки глаз. Плеснув на каменку крутого ки­пятка, сдобренного солодовым пивком, Трофимыч принялся охаживать Сергея по бокам - да как! Сначала березовым веничком, распаренным до майской духовитости, он называл его шёлковым. Потом - пихтовым, до предела размягчённым и исходящим масляным соком. А после - «для затирки» - можжевеловым. Остат­ками сознания Сергей отмечал, что охаживал его Трофимыч на сей раз круче, чем обычно, - должно быть, не мог сдержать своей обиды. Но он, грешный, не противился, принимая эту экзекуцию как искупление.