Михаил Попов - “Катти Сарк”, несущая ветер

Шкаф был глубокоуважаемым - в нём помещалась вся отчётность охотуправления. А диван и вовсе не поддавался классификации. Чучела перед ним выглядели как пигмеи перед великаном - даже лось, коронованный рогами. Ца­рём здешней фауны был, безусловно, диван - существо из породы мамонтов или динозавров. Тем более что на его выдубленной коже просиживали штаны ещё присной памяти городские кадеты и октябристы. А ещё о сановитости и знатности свидетельствовала цена, которая была за него уплачена. Директор краеведческого музея, который тоже, как и охотуправление, занимал часть помещений бывшего думского особняка, долго кочевряжился, прежде чем уступить музейный экспо­нат. Однако в конце концов сдался. На сделку его вынудила новая экономическая ситуация. В обмен на кожаного мастодонта начальник управления передал музею чучело песца, а Филя отреставрировал им чучела полярного медведя, полярного волка и белухи.

Те дни в декабре катились неспешно. Утренний чай, который заваривала Таисия Тимофеевна, бухгалтерша, плавно перетекал в полдник, тот в свою оче­редь неторопливо струился к послеобеденному чаепитию, а оно незаметно выли­валось в завершающую стадию файф-о-клока.

По утрам, прихлебывая остатки первого чая, Пакратов садился за свой стол и кропал заметули. Это были охотничьи были, советы знатоков и прочие, как вы­ражался Филя, пиндюрочки, которые Сергей отдавал на областное радио. Вспом­нив среди сложноподчиненного предложения Филю, он иногда спускался вниз. В филярмонии можно было поболтать, посмотреть, как таксидермист мастерит очередное чучело, а главное, конечно, - полюбоваться бабочками. Выходцы из царства лета, они лучше всего утешали глаз среди бесконечно-белой зимы. А ино­гда Филин, устав от своих шкурных дел, поднимался наверх, и тогда приятели за­тевали очередную шахматную партию. В филярмонию шахматы таксидермист не допускал. Человек эмоциональный, Филя остерегался в порыве гнева или азарта что-нибудь покрушить. За чучела он не опасался - «Мешки с опилками всё стер­пят», - но бабочки!..

***

В то утро оставшиеся на боевом посту члены коллектива, как всегда, не спеша почаёвничали. Таисия Тимофеевна разложила вязание, а ещё раскинула на столе свою китайскую цигейковую шубу, собираясь заняться какой-то починкой. Глав­ный охотовед Калинин, расправив чапаевские усы и водрузив на нос железные очки, принялся штудировать «Правду». Завхоз Маруся Пителина второй день под­писывала новогодние открытки. Все они сидели за столами возле окон. А Сергей с Филей, устроившись на диване, принялись разыгрывать шахматный дебют.

Странное, конечно, стояло время. В магазинах шаром покати (хмели-сунели, сковородки да веники), а в разных конторах по-прежнему яблоку было некуда упасть. Дилеммка сия элементарно укладывалась в закон Архимеда, гениально уточнённый Михаилом Ломоносовым. Но никто одно с другим почему-то не свя­зывал. Все находились в ожидании каких-то чудесных перемен, о коих трубили тогдашние газеты, а чаемые перемены всё никак не наступали.

- Ну когда они чего-нибудь там родят? - слушая радио, тыкала иголкой вверх Таисия Тимофеевна. Она в очередной раз пришивала пуговицы, оторванные в оче­редной продуктовой очереди.

- Восемь лет уже при коммунизме, - кивнула завхоз Маруся, не отрываясь от эпистолярного урока.

Главный охотовед Калинин, один из многомиллионной армии, которая состав­ляла честь и совесть эпохи, неодобрительно насупился.

- Партейная линия правильная, - клюнул он щепотью. - Время для всего нуж­но.

От последнего слова происходила его кличка - Нужник. Однако в минуты бла­годушия его за глаза звали то Хорём, то Калинычем.

Маруся Пителина подняла свои круглые глаза, как бы о чем-то подумала, а по­том снова их опустила. Её необъятная грудь занимала две трети столешницы. Чтобы написать очередное поздравительное слово, ей приходилось выглядывать то из-за левой груди, то из-за правой.

- Дак родят ужо, - миролюбиво согласилась она.

- Родят, ёшкарне?! - флегматично обронил Филя, не отрываясь от шахматной доски. - Скорее я чего-нибудь рожу.

- Аха, - подхватил Сергей. - Страуса эму. А то чучалку инопланетянки... Шах!..

- Ишь ты, Приштвин, ёшкарне! А мы вот так, - Филя переставил коня. - Это тебе не заметули, Биянка ты с киянкой, в эфире клепать!

- Твой парнокопытный колченог, как и твои чучалки, - Сергей взял коня сло­ном.

Филя отгрыз последний ноготь.

- Слона-то я и не приметил, - протянул он и в запале кинул в бой королеву. - А мы из слона сделаем муху! Так-то, мистер Тур генев анд Тур Хейер дал!

- Ха! - победительно рыкнул Сергей, сжав тонкую шею королевы. - Ты перед сном молился, Филимонов?! - С ходу поменял мотив: - Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, - и опустил на освободившееся поле другого своего коня.

- Ёшкарне!!! - взревел Филин. Такого поворота он не ожидал и пережить не мог. Особенно в сравнении с бабочкой. Смахнув с доски остатки фигур, он ки­нулся с поля битвы. И прежде чем пешки и короли завершили свои кульбиты, за Филей хлопнула входная дверь.

Никто из присутствовавших на шахматный взрыв не повёл бровью. Филя, бы­вало, чучела ронял, детища своих золотых рук. А тут-то...

Подобрав руины партии, Пакратов закрыл шахматную коробку и ушёл к себе. На письменном столе дожидались заготовки очередной байки. На сей раз это была история о том, как юные пионеры пригрели раненого гусёнка. Её заказала детская редакция радио. И вот тут-то всё и началось...

Внезапный вихрь пронёсся по «охотному ряду». Казённые бумаги, листовки «Берегите лес от пожаров!», а также собственные записки Сергея разом взвились, словно на помещение обрушилась пурга. Пакратов вскочил, пытаясь унять это взбеленившееся пространство. Где-то что-то хлопнуло, упало, зазвенело. И тут в сумятице белого хаоса Сергей увидел ЕЁ. Впереди в дверном проёме стоял на­чальник, а позади в светлой шубке она.

После-то Сергей понял, что произошло: шеф прошествовал из своего конца коридора, оставив за собой нараспашку все двери и форточки; точно так же он не запер за собой дверей и в их конце и, когда отворил двери последнего кабине­та, - а у Пакратова там была открыта не только форточка, но и одна рама, - тут-то и возникло то, что в баллистике называется директрисой. Турбулентно закручен­ный сквозняк не просто взвихрил, он, казалось, воспламенил окружающее про­странство, раскалив всё добела.

Объяснение происшедшему было простое. Оно пришло потом. А тогда это выглядело удивительно и необыкновенно: всё белым-бело, всё кружится, летает, порхает, несётся и - её глаза, сверкающие из-под белой вязаной шапочки. Они, эти глаза, так и застыли в его памяти, точно фото при магниевой вспышке.

В первый миг у Сергея мелькнула мысль: уж не Дед ли Мороз со Снегурочкой пришли поздравить передовиков производства - скромных тружеников лесной нивы? Такое ведь устраивалось в те годы. Однако тут же понял, что это чушь. Не потому, разумеется, что слишком уж мало «охотнорядцы» походили на ударников пятилетки, досрочно завершивших производственный план. Дед Мороз был не тот. Снегурочка - да. Снегурочка в дублёночке с белою опушкой была что надо! А Дед Мороз не годился даже для поминок. Ну какой из Лукича, тощего да под­жарого, был Дед Мороз? В лучшем случае - вешалка для его шубы.